Сидит у царя водяного Садко И с думою смотрит печальной, Как моря пучина над ним высоко Синеет сквозь терем хрустальный; Там ходят как тени над ним корабли, Товарищи там его ищут, Там берег остался цветущей земли, Там птицы порхают и свищут; А здесь на него любопытно глядит Белуга, глазами моргая, Иль мелкими искрами мимо бежит Снятков серебристая стая. Куда он ни взглянет — всё синяя гладь, Всё воду лишь видит да воду, И песни устал он на гуслях играть Царю водяному в угоду. Л царь, улыбаясь, ему говорит: «Садко, мое милое чадо, Поведай, зачем так печален твой вид? Скажи мне, чего тебе надо? Кутья ли с шафраном моя не вкусна? Блины с инбирем не жирны ли? Аль в чем неприветна царица-жена? Аль дочери чем досадили? Смотри, как алмазы здесь ярко горят! Как много здесь яхонтов алых! Сокровищ ты столько нашел бы навряд В хваленых софийских подвалах!» «Ты гой еси, царь-государь водяной, Морское пресветлое чудо! Я много доволен твоею женой, И мне от царевен не худо; Вкусны и кутья, и блины с инбирем, Одно, государь, мне обидно: Куда ни посмотришь, всё мокро кругом, Сухого местечка не видно! Что пользы мне в том, что сокровищ полны Подводные эти хоромы! Увидеть бы мне хотя б зелень сосны, Прилечь хоть на ворох соломы! Богатством своим ты меня не держи; Все роскоши эти и неги Я б отдал за крик перепелки во ржи, За скрып новгородской телеги! Давно так не видно мне божьего дня, Мне запаху здесь — только тина; Хоть дегтем повеяло б раз на меня, Хоть дымом курного овина! Когда же я вспомню, что этой порой Весна на земле расцветает, И сам уж не знаю, что станет со мной: За сердце вот так и хватает! Теперь у нас пляски в лесу в молодом, Забыты и стужа и слякоть — Когда я подумаю только о том, От грусти мне хочется плакать! Теперь, чай, и птица, и всякая зверь У нас на земле веселится; Сквозь лист прошлогодний пробившись, теперь Синеет в лесу медуница! Во свежем, в зеленом, в лесу молодом Березой душистою пахнет — И сердце во мне, лишь помыслю о том, С тоски изнывает и чахнет!» «Садко, мое чадо, городишь ты вздор, Земля нестерпима от зною; Я в этом сошлюся на целый мой двор — Всегда он согласен со мною. Мой терем есть моря великого пуп, Твой жеребий, стало быть, светел; А ты непонятлив, несведущ и глуп, Я это давно уж заметил. Ты в думе пригоден моей заседать, Твою возвеличу я долю И сан водяного советника дать Тебе непременно изволю!» «Ты гой еси, царь-государь водяной, Премного тебе я обязан, Но почести я недостоин морской, Уж очень к земле я привязан. Бывало, не всё там норовилось мне, Не по сердцу было иное; С тех пор же, как я очутился на дне, Мне всё стало мило земное; Припомнился пес мне, и грязен и хил, В репьях и в сору извалялся; На пир я в ту пору на званый спешил, А он мне под ноги попался; Брюзгливо взглянув, я его отогнал, Ногой оттолкнул его гордо — Вот этого пса я б теперь целовал И в темя, и в очи, и в морду!» «Садко, мое чадо, на кую ты стать О псе вспоминаешь сегодня? Зачем тебе грязного пса целовать? На то мои дочки пригодней. Воистину, чем бы ты им не жених? Я вижу, хоть в ус и не дую, Пошла за тебя бы любая из них — Бери ж себе в жены любую!» «Ты гой еси, царь-государь водяной, Морское пресветлое чудо! Боюся, от брака с такою женой Не вышло б душе моей худо! Не спорю, они у тебя хороши И цвет их очей изумрудный, Но только колючи они, как ерши, Нам было б сожительство трудно. Я тем не порочу твоих дочерей, Но я бы не то что любую, А всех их сейчас променял бы, ей-ей, На первую девку рябую!» «Садко, мое чадо, уж очень ты груб, Не нравится речь мне такая; Когда бы твою не ценил я игру б, Ногой тебе дал бы пинка я. Но печени как-то сегодня свежо, Веселье в утробе я чую; О свадьбе твоей потолкуем ужо, Теперь же сыграй плясовую!» Ударил Садко по струнам трепака, Сам к черту шлет царскую ласку, А царь, ухмыляясь, уперся в бока, Готовится, дрыгая, в пляску. Сперва лишь на месте поводит усом, Щетинистой бровью кивает, Но вот запыхтел и надулся, как сом, Всё боле его разбирает. Похаживать начал, плечьми шевеля, Подпрыгивать мимо царицы, Да вдруг как пойдет выводить вензеля, Так все затряслись половицы. «Ну,— мыслит Садко, — я тебя заморю!» С досады быстрей он играет, Но, как ни частит, водяному царю Всё более сил прибывает. Пустился навыверт пятами месить, Закидывать ногу за ногу, Откуда взялася, подумаешь, прыть? Глядеть индо страшно, ей-богу! Бояре в испуге ползут окарачь, Царица присела аж на пол, Пищат-ин царевны, а царь себе вскачь Знай чешет ногами обапол. То, выпятя грудь, на придворных он прет, То, скорчившись, пятится боком, Ломает коленца и взад и вперед. Валяет загребом и скоком; И всё веселей и привольней ему, Коленца выходят всё круче — Темнее становится всё в терему, Над морем сбираются тучи… Но шибче играет Садко, осерча, Сжав зубы и брови нахмуря, Он злится, он дергает струны сплеча — Вверху подымается буря… Вот дальними грянул раскатами гром, Сверкнуло в пучинном просторе, И огненным светом зардела кругом Глубокая празелень моря. Вот крики послышались там высоко: То гибнут пловцы с кораблями… Отчаянней бьет пятернями Садко, Царь бешеней месит ногами; Вприсядку понес его черт ходуном, Он фыркает, пышет и дует, Гремит плясовая, колеблется дом, И море ревет и бушует… И вот пузыри от подстепья пошли, Садко уже видит сквозь стены: Разбитые ко дну летят корабли, Крутяся средь ила и пены; Он видит: моряк не один потонул, В нем сердце исполнилось жали, Он сильною хваткой за струны рванул — И, лопнув, они завизжали. Споткнувшись, на месте стал царь водяной, Ногою подъятой болтая: «Никак, подшутил ты, Садко, надо мной? Противна мне шутка такая! Не в пору, невело, ты струны порвал, Как раз когда я расплясался! Такого колена никто не видал, Какое я дать собирался! Зачем здоровее ты струн не припас? Как буду теперь без музыки? Аль ты, неумытый, плясать в сухопляс Велишь мне, царю и владыке?» И плесом чешуйным в потылицу царь Хватил его, ярости полный, И вот завертелся Садко как кубарь, И вверх понесли его волны… Сидит в Новеграде Садко невредим, С ним вящие все уличане; На скатерти браной шипит перед ним Вино в венецейском стакане. Степенный посадник, и тысяцкий тут, И старых посадников двое, И с ними кончанские старосты пьют Здоровье Садку круговое. «Поведай, Садко, уходил ты куда? На чудскую Емь аль на Балты? Где бросил свои расшивные суда? И без вести где пропадал ты?» Поет и на гуслях играет Садко, Поет про царя водяного: Как было там жить у него нелегко И как уж он пляшет здорово; Поет про поход без утайки про свой, Какая чему была чередь,— Качают в сомнении все головой, Не могут рассказу поверить.