На клубной трибуне в закатном огне, Собрав пареньков и девчат, Приезжий инструктор о будущем дне Читал по шпаргалке доклад. Из цифр и цитат он словесный букет Дарил им, как дарят сирень. И так получалось, что нынешний день Всего лишь подножье, лишь слабая тень Грядущих сияющих лет. Часа полтора говорил он о том, Что вьюги невзгод и лишений В любую минуту мы смело пройдем, Ведь все мы, товарищи, нынче живем Во имя иных поколений. Он смолк. Деловито портфель застегнул, Достал папиросы и спички. И тотчас же, сквозь неуверенный шум, Хлопки раздались но привычке. Сейчас он к машине и… разом во мглу… Доклад и стандартен, и ясен. Но тут вдруг протиснулся парень к столу И брякнул: — А я не согласен! В спецовке, механик, иль, может, кузнец. — Неправильно это, — сказал, — и конец! В семнадцатом деды в грязи и пыли, В дырявых шинелях под пулями шли. Окопы, баланда, промокший табак. Да хлеще, чем пули, разящий сыпняк, А дома разруха. Хоть плачь, хоть кричи. Ни хлеба в избе, ни полена в печи. Они б не кормили окопную вошь, Но где же ты мыла с одеждой возьмешь! И жены, не ради диеты, в ночи Рубили ботву на пустые харчи. Но стужа и хлеб пополам с лебедой Людей надломить не могли, Ведь жили те люди красивой мечтой, Без соли и спичек, одной мечтой О светлом грядущем земли! В тридцатом — Турксиб, Комсомольск и Кузбасс, Магнитка — великий завод. Шли новые смены, хоть, скажем, подчас Невзгод доводилось хлебнуть им не раз, А все же не прежних невзгод! А если бы прежних, тогда бы беда; Ботва… на заплатах — заплаты… А если бы прежних, за что же тогда В семнадцатом гибли солдаты?! Страна поднималась, мужала, росла, Все шире походка, все тверже дела, И пусть доставалось порою сынам, А все же не так и не то, что отцам. В войне, где дробился фашистский кулак, Солдат не косил уже в ротах сыпняк, Снаряды косили, а тиф не косил, И рваных шинелей боец не носил. Но трудностям разным, годами подчас, Почти что поэмы слагали у нас. Едва ль не романтика: мерзлый барак, Лопата в мороз или старый тюфяк. Была ли она на Магнитке? Была. Но только не в том, не в сутулости спин, Не ради романтики тачка ползла И нудно визжала ручная пила, А просто стране не хватало машин. Романтика ж в душах ребячьих жила. Мечтала красиво и в битвы звала, Давала с братвой уголек на-гора И пела ночами в степи у костра. Нет, мы не боимся ни горьких невзгод, Ни трудных дорог, ни опасных работ. Но, честное слово, ведь в том и секрет, Чтоб меньше невзгод на дорогах побед! Лопату в отставку. Бульдозер сейчас! Комбайн, телевизора сказочный глаз. Да что телевизор, — пробив небосвод, За спутником спутник уходит в полет! Мы стали богаче, сильнее стократ, А песни, посмотришь, все те же звучат: «Невзгоды пробьем и лишенья пройдем…» Да мы уже в новую эру живем! Да мы уже в силах сложнейшее сметь, А горьких невзгод не иметь, не терпеть! Туда ж, где палатки, костер и зима, Теперь не проблема доставить дома. Доставить как почту, как добрую весть. И драться с чинушами в центре и здесь. Да вот хоть бы этот наш клуб заводской, Давно уж пора нам другой, не такой. А где он? «Невзгоды»? Неправильно, врешь! Начальство закупорит уши И выйдет: мужайся, терпи, молодежь. Во славу иного чинуши. Мы бед не боимся, не робкий народ! Но всюду ль оправданы беды? Не слишком ли часто за ширмой «невзгод» Скрываются дармоеды?! Упорство, способное мир удивить, Уже доказали не раз мы. Так надо ль теперь города городить На голом энтузиазме? И мы не подножье для завтрашних лет! Вздымая грядущего дом, Мы тоже хотим и квартиры, и свет, Цветы, и театры, и добрый обед, И нынче хотим, не потом! И вовсе не надо в статьях и речах Ни пышных, ни жертвенных фраз. И деды для нас — не торжественный прах, Не камни ступеней на трудных путях, А крылья, взметнувшие нас! Шумели до полночи. Споры ребят Звучали светло и азартно. Вот так был окончен стандартный доклад, И кончен отнюдь не стандартно…