Льды все туже сжимает круг, Весь экипаж по тревоге собран. Словно от чьих-то гигантских рук Трещат парохода седые ребра. Воет пурга среди колких льдов, Злая насмешка слышится в голосе: — Ну что, капитан Георгий Седов, Кончил отныне мечтать о полюсе? Зря она, старая, глотку рвет, Неужто и вправду ей непонятно, Что раньше растает полярный лед, Чем лейтенант повернет обратно! Команда — к Таймыру, назад, гуськом! А он оставит лишь компас, карты, Двух добровольцев, веревку, нарты И к полюсу дальше пойдет пешком! Фрам — капитанский косматый пес Идти с командой назад не согласен. Где быть ему? Это смешной вопрос! Он даже с презреньем наморщил нос, Ему-то вопрос абсолютно ясен! Встал впереди на привычном месте И на хозяина так взглянул, Что тот лишь с улыбкой рукой махнул: — Ладно, чего уж… Вместе так вместе! Одежда твердеет, как жесть, под ветром, А мгла не шутит, а холод жжет, И надо не девять взять километров, Не девяносто, а — девятьсот! Но если на трудной стоишь дороге И светит мечта тебе, как звезда, То ты ни трусости, ни тревоги Не выберешь в спутники никогда! Вперед, вперед, по торосистым льдам! От стужи хрипит глуховатый голос. Седов еще шутит: — Ну что, брат Фрам, Отыщешь по нюху Северный полюс? Черную шерсть опушил мороз, Но Фрам ничего — моряк нескулящий. И пусть он всего лишь навсего пес — Он путешественник настоящий! Снова медведем ревет пурга, Пища — худое подобье рыбы. Седов бы любого сломил врага: И холод, и голод. Но вот цинга… И ноги, распухшие, точно глыбы… Матрос расстроенно-озабочен, Сказал: — Не стряслось бы какой беды. Путь еще дальний, а вы не очень… А полюс… Да бог с ним! Ведь там, между прочим, Все то же: ни крыши и ни еды… Добрый, но, право, смешной народ! Неужто и вправду им непонятно, Что раньше растает полярный лед, Чем капитан повернет обратно! И, лежа на нартах, он все в метель, Сверяясь с картой, смотрел упрямо, Смотрел и щурился, как в прицел, Как будто бы видел во мраке цель, Там, впереди, меж ушами Фрама. Солнце все ниже… Мигнуло — и прочь… Пожалуй, шансов уже никаких. Над головой — полярная ночь, И в сутки — по рыбине на двоих… Полюс по-прежнему впереди. Седов приподнялся над изголовьем: — Кажется, баста! Конец пути… Эх, я бы добрался, сумел дойти, Когда б на недельку еще здоровья… Месяц желтым горел огнем, Будто маяк во мгле океана. Боцман лоб осенил крестом: — Ну вот и нет у нас капитана!.. Последний и вечный его покой: Холм изо льда под салют прощальный, При свете месяца как хрустальный, Зеленоватый и голубой… Молча в обратный путь собрались. Горько, да надо спешить, однако. Боцман, льдинку смахнув с ресниц, Сказал чуть слышно: — Пошли, собака! Их дома дела и семейства ждут, У Фрама же нет ничего дороже, Чем друг, что навеки остался тут, И люди напрасно его зовут: Фрам уйти от него не может! Снова кричат ему, странный народ, Неужто и вправду им непонятно, Что раньше растает полярный лед, Чем Фрам хоть на шаг повернет обратно! Взобрался на холм, заскользив отчаянно, Улегся и замер там недвижим, Как будто бы телом хотел своим Еще отогреть своего хозяина. Шаги умолкли. И лишь мороз Да ветер, в смятенье притихший рядом, Видели, как костенеющий пес Свою последнюю службу нес, Уставясь в сумрак стеклянным взглядом. Льдина кружится, кружат года, Кружатся звезды над облаками… И внукам бессоннейшими ночами, Быть может, увидится иногда, Как медленно к солнцу плывут из мрака Герой, чье имя хранит народ, И Фрам — замечательная собака, Как черный памятник вросшая в лёд.