Почувствовав неправою себя, Она вскипела бурно и спесиво, Пошла шуметь, мне нервы теребя, И через час, все светлое губя, Мы с ней дошли едва ль не до разрыва. И было столько недостойных слов, Тяжеловесных, будто носороги, Что я воскликнул: — Это не любовь! — И зашагал сурово по дороге. Иду, решая: нужен иль не нужен? А сам в окрестной красоте тону: За рощей вечер, отходя ко сну, Готовит свой неторопливый ужин. Как одинокий, старый холостяк, Быть может зло познавший от подруги, Присев на холм, небрежно, кое-как Он расставляет блюда по округе: Река в кустах сверкнула, как селедка, В бокал пруда налит вишневый сок, И, как «глазунья», солнечный желток Пылает на небесной сковородке. И я спросил у вечера: — Скажи, Как поступить мне с милою моею? — А ты ее изменой накажи! — Ответил вечер, хмуро багровея. И вот, когда любимая заплачет, Обидных слез не в силах удержать, Увидишь сам тогда, что это значит,- Изменой злою женщину терзать! Иду вперед, не успокоив душу, А мимо мчится, развивая прыть, Гуляка ветер. Я кричу: — Послушай! Скажи мне, друг, как с милой поступить? Ты всюду был, ты знаешь все на свете, Не то что я — скромняга-человек! — А ты ее надуй! — ответил ветер.- Да похитрей, чтоб помнила весь век! И вот, когда любимая заплачет, Тоскливых слез не в силах удержать, Тогда увидишь сам, что это значит,- Обманным словом женщину терзать! Вдали, серьгами царственно качая, Как в пламени, рябина у реки. — Красавица! — сказал я.- Помоги! Как поступить мне с милою, не знаю! В ответ рябина словно просияла: — А ты ее возьми и обними! И зла не поминай! — она сказала.- Ведь женщина есть женщина. Пойми! Не спорь, не говори, что обижаешься, А руки ей на плечи положи И поцелуй… И ласково скажи… А что сказать — и сам ты догадаешься! И вот, когда любимая заплачет, Счастливых слез не в силах удержать, Тогда узнаешь сам, что это значит,- С любовью слово женщине сказать!