Мчится родник среди гула таежного, Бойкий, серебряный и тугой. Бежит возле лагеря молодежного И все, что услышит, несет с собой. А слышит он всякое, разное слышит: И мошек, и травы, и птиц, и людей, И кто что поет, чем живет и чем дышит, — И все это пишет, и все это пишет На тонких бороздках струи своей. Эх, если б хоть час мне в моей судьбе Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий Скатать бы в рулон, как магнитную пленку, И бандеролью послать тебе! Послать, ничего не сказав заранее. И вот, когда в доме твоем — никого, Будешь ты слушать мое послание, Еще не ведая ничего. И вдруг — будто разом спадет завеса: Послышится шишки упавшей звук, Трещанье кузнечика, говор леса Да дятла-трудяги веселый стук. Вот шутки и громкие чьи-то споры, Вот грохот ведерка и треск костра, Вот звук поцелуя, вот песни хором, Вот посвист иволги до утра. Кружатся диски, бегут года. Но вот, где-то в самом конце рулона, Возникнут два голоса окрыленных, Где каждая фраза-то «нет», то «да»! Ты встала, поправила нервно волосы. О дрогнувший стул оперлась рукой, Да, ты узнала два этих голоса, Два радостных голоса: твой и мой! Вот они рядом, звенят и льются, Они заполняют собой весь дом! И так они славно сейчас смеются, Как нам не смеяться уже потом… Но слушай, такого же не забудешь, Сейчас, после паузы, голос мой Вдруг шепотом спросит: — Скажи, ты любишь? А твой засмеется: — Пусти, задушишь! Да я, хоть гони, навсегда с тобой! Где вы — хорошие те слова? И где таежная та дорожка? Я вижу сейчас, как твоя голова Тихо прижалась к стеклу окошка… И стало в уютной твоей квартире Вдруг зябко и пусто, как никогда. А голоса, сквозь ветра и года, Звенят, как укор, все светлей и шире… Прости, если нынче в душе твоей Вызвал я отзвук поры тревожной. Не плачь! Это только гремит ручей Из дальней-предальней глуши таежной… А юность, она и на полчаса — Зови не зови — не вернется снова. Лишь вечно звенят и звенят голоса В немолчной воде родника лесного…