Когда говорят о талантах и гениях, Как будто подглядывая в окно, Мне хочется к черту смести все прения Со всякими сплетнями заодно! Как просто решают порой и рубят, Строча о мятущемся их житье, Без тени сомнений вершат и судят, И до чего же при этом любят Разбойно копаться в чужом белье. И я, сквозь бумажную кутерьму, Собственным сердцем их жизни мерю. И часто не только трактатам верю, Как мыслям и гению самому. Ведь сколько же, сколько на свете было О Пушкине умных и глупых книг! Беда или радость его вскормила? Любила жена его — не любила В миг свадьбы и в тот беспощадный миг? Что спорить, судили ее на славу Не год, а десятки, десятки лет. Но кто, почему, по какому праву Позволил каменья кидать ей вслед?! Кидать, если сам он, с его душой, Умом и ревниво кипящей кровью, Дышал к ней всегда лишь одной любовью, Верой и вечною добротой! И кто ж это смел подымать вопрос, Жила ли душа ее страстью тайной, Когда он ей даже в свой час прощальный Слова благодарности произнес?! Когда говорят о таланте иль гении, Как будто подглядывая в окно, Мне хочется к черту смести все прения Со всякими сплетнями заодно! И вижу я, словно бы на картине, Две доли, два взгляда живых-живых: Вот они, чтимые всюду ныне — Две статные женщины, две графини, Две Софьи Андревны Толстых. Адрес один: девятнадцатый век. И никаких хитроумных мозаик. Мужья их Толстые: поэт и прозаик, Большой человек и большой человек. Стужу иль солнце несет жена? Вот Софья Толстая и Софья Толстая. И чем бы их жизнь ни была славна, Но только мне вечно чужда одна И так же навечно близка другая. И пусть хоть к иконе причислят лик, Не верю ни в искренность и ни в счастье, Если бежал величайший старик Из дома во тьму, под совиный крик, В телеге, сквозь пляшущее ненастье. Твердить о любви и искать с ним ссоры, И, судя по всем его дневникам, Тайно подслушивать разговоры, Обшаривать ящики по ночам… Не верю в высокий ее удел, Если, навеки глаза смежая, Со всеми прощаясь и всех прощая, Ее он увидеть не захотел! Другая судьба: богатырь, поэт, Готовый шутить хоть у черта в пасти, Гусар и красавец, что с юных лет Отчаянно верил в жар-птицу счастья. И встретил ее синекрылой ночью, Готовый к упорству любой борьбы. «Средь шумного бала, случайно…» А впрочем, Уж не был ли час тот перстом судьбы? А дальше бураны с лихой бедою, Походы да черный тифозный бред. А женщина, с верной своей душою, Шла рядом, став близкою вдвое, втрое, С любовью, которой предела нет. Вдвоем до конца, без единой ссоры, Вся жизнь — как звезды золотой накал, До горькой минуты, приход которой, Счастливец, он, спящий, и не узнал… Да, если твердят о таланте иль гении, Как будто подглядывая в окно, Мне хочется к черту смести все прения Со всякими сплетнями заодно! Как жил он? Что думал? И чем дышал? Ответит лишь дело его живое Да пламя души. Ведь своей душою Художник творения создавал!