Когда война катилась, подминая Дома и судьбы сталью гусениц. Я был где надо — на переднем крае. Идя в дыму обугленных зарниц. Бывало все: везло и не везло, Но мы не гнулись и не колебались, На нас ползло чудовищное зло, И мира быть меж нами не могло, Тут кто кого — контакты исключались! И думал я: окончится война — И все тогда переоценят люди. Навек придет на землю тишина. И ничего-то скверного не будет, Обид и боли годы не сотрут. Ведь люди столько вынесли на свете, Что, может статься, целое столетье Ни ложь, ни зло в сердцах не прорастут, Имея восемнадцать за спиною, Как мог я знать в мальчишеских мечтах, Что зло подчас сразить на поле боя Бывает даже легче, чем в сердцах? И вот войны уж и в помине нет. А порохом тянуть не перестало. Мне стало двадцать, стало тридцать лет, И больше тоже, между прочим, стало. А все живу, волнуясь и борясь. Да можно ль жить спокойною судьбою, Коль часто в мире возле правды — грязь И где-то подлость рядом с добротою?! И где-то нынче в гордое столетье Порой сверкают выстрелы во мгле. И есть еще предательство на свете, И есть еще несчастья на земле. И под ветрами с четырех сторон Иду я в бой, как в юности когда-то, Гвардейским стягом рдеет небосклон, Наверно, так вот в мир я и рожден — С душой поэта и судьбой солдата. За труд, за честь, за правду и любовь По подлецам, как в настоящем доте, Машинка бьет очередями слов, И мчится лента, словно в пулемете… Вопят? Ругают? Значит, все как должно. И, правду молвить, все это по мне. Ведь на войне — всегда как на войне! Тут кто кого. Контакты невозможны! Когда ж я сгину в ветре грозовом, Друзья мои, вы жизнь мою измерьте И молвите: — Он был фронтовиком И честно бился пулей и стихом За свет и правду с юности до смерти!