От ярких люстр сиреневый пожар. Президиум, цветы, преподношенья… А в самом центре грузный юбиляр, Торжественный, как важный циркуляр, С улыбкой принимает поздравленья. С трибуны льется сладостный настой: — Спасибо Вам за все, что Вы даете! Ведь Вы начальник скромный и простой, Душою светлый, сердцем золотой, Отец в заботе и орел в работе! На стол ложатся стопкой адреса, В красивых папках из тисненой кожи. Шуршат стенографистки, как стрекозы, Гудят елейным хором голоса. Дрожат в корзинах лилии и розы… А в зале сослуживцы юбиляра. Они-то знают, что он за герой. Но незлобивость, этот вирус старый, Ах, как живуч он в нас еще порой. А ведь уж им-то подлинно известно, Что юбиляр — умелый карьерист, Скорей чиновник, чем специалист, И никакой не «чуткий» и не «честный». Всех, с кем не ладил, мстительно травил. Одни льстецы ему кантаты пели. Нет, никого он в мире не любил,. Лишь кверху лез, заигрывал, хитрил, Любой ценою добиваясь цели. И юбилей вдет, как говорится, «На саном высшем уровне», и тут Ничто не приключится, не случится И подхалима с места не прервут. Ведь доброта, в людских глазах сквозя, Наверно, так им шепчет почему-то: — Нельзя ж ломать торжественной минуты. Нельзя ломать? А почему нельзя?! Вот если б все, кого он зло обидел, Подсиживал и поедал живьем, Кого за честность остро ненавидел, Сказали б все что следует о нем?! Сказали б все решительно и круто. Все, не боясь и не смягчая слов, Не глядя на торжественность минуты. На адреса, подарки в льстецов. Как он грубел и как жирел от чванства. Как загонял между друзьями кляв. И наплевать на то, что он начальство! Ведь сукин сын — он всюду сукин сын! Вот так, смахнуть бы к черту все фанфары И — настежь окна! Кончился елей! Вот это был бы славный юбилей, По всем статьям достойный юбиляра!