У Барыни, старушки кропотливой, Неугомонной и брюзгливой, Две были девушки, Служанки, коих часть Была с утра и до глубокой ночи, Рук не покладывая, прясть. Не стало бедным девкам мочи: Им будни, праздник — всё равно; Нет угомона на старуху: Днем перевесть она не даст за пряжей духу; Зарей, где спят еще, а уж у них давно Пошло плясать веретено. Быть может, иногда б старуха опоздала: Да в доме том проклятый был петух: Лишь он вспоет — старуха встала, Накинет на себя шубейку и треух, У печки огонек вздувает, Бредет, ворча, к прядильщицам в покой, Расталкивает их костлявою рукой, А заупрямятся, — клюкой, И сладкий на заре их сон перерывает. Что будешь делать с ней? Бедняжки морщатся, зевают, жмутся И с теплою постелею своей, Хотя не хочется, а расстаются; На-завтрее опять, лишь прокричит петух, У девушек с хозяйкой сказка та же: Их будят и морят на пряже. «Добро же ты, нечистый дух!» Сквозь зубы пряхи те на петуха ворчали: «Без песен бы твоих мы, верно, боле спали; Уж над тобою быть греху!» И, выбравши случай, без сожаленья, Свернули девушки головку петуху. Но что ж? Они себе тем ждали облегченья; Ан в деле вышел оборот Совсем не тот: То правда, что петух уж боле не поет — Злодея их не стало: Да Барыня, боясь, чтоб время не пропало, Чуть лягут, не дает почти свести им глаз И рано так будить их стала всякий раз, Как рано петухи и сроду не певали. Тут поздно девушки узнали, Что из огня они, да в полымя попали. Так выбраться желая из хлопот, Нередко человек имеет участь ту же: Одни лишь только с рук сживёт, Глядишь — другие нажил хуже!