Заря торжественной десницей Снимает с неба темный кров И сыплет бисер с багряницей Пред освятителем миров. Врата, хаосом вознесенны, Рукою время потрясенны, На вереях[1] своих скрыпят; И разъяренны кони Феба Чрез верх сафирных сводов неба, Рыгая пламенем, летят. Любимец грома горделивый Свой дерзкий, быстрый взор стремит В поля, где Феб неутомимый Дни кругом пламенным чертит. Невинной горлицы стенанье И Филомелы[2] восклицанье, Соедини свой нежный глас, Любви желаньи повторяют, И громкой песнью прославляют Природу воскресивший час. От света риз зари багряных Пастух, проснувшись в шалаше, Младой пастушки с уст румяных Сбирает жизнь своей душе. Бежит он — в жалобах Темира Вручает резвости зефира Волнисто злато мягких влас; Любовь ее устами дышет, В очах ее природа пишет Печали нежной робкий глас. Пастух в кустах ее встречает; Он розу в дар подносит ей; Пастушка розой украшает Пучок трепещущих лилей. Любовь, веселости и смехи В кустах им ставят трон утехи. Зефир, резвясь, влечет покров С красот сей грации стыдливой; Пастух, победой горделивый, Стал всех счастливей пастухов. К водам, где вьет зефир кудрями Верхи сребриста ручейка. Путем, усыпанным цветами, Ведет надежда рыбака. Друг нежный роз, любовник Флоры, Чиня с ручьем безмолвны споры, Против стремленья быстрых вод В жилище рыбы уду мещет: Она дрожит, рыбак трепещет И добычь к берегу ведет. Тот тесный круг, что Феб обходит. Есть круг веселия для вас: Забавы, пастыри, выводит Вам каждый день и каждый час. Любовь Тирсисовой рукою Из лиры льет восторг рекою Прелестных граций в хоровод. Пастушек нежных легки пляски, Сердца томящие их ласки Неделей делают вам год. Но ах! в кичливых сих темницах, Где страсть, владычица умов, Природу заключа в гробницах, Нам роет бед ужасных ров, Не глас Аврору птиц прекрасных Встречает — вопль и стон несчастных; Она пред сонмом страшных бед, В слезах кровавых окропляясь, Пороков наших ужасаясь, Бледнея в ужасе идет. При виде пасмурной Авроры, Скупой, от страха чуть дыша, Срывает трепеща запоры С мешков, где спит его душа; Он зрит богатства осклабляясь… С лучами злата съединяясь, Едва рождающийся день Льют желчь на бледный вид скупого, И кажут в нем страдальца злого Во аде мучимую тень. Уже раб счастия надменный Вжигает ложный фимиам, Где идол гордости смятенный, Колебля пышный златом храм, Паденья гордых стен трепещет; Но взор притворно тихий мещет: Его ладью Зефир ведет… Но только бурный ветр застонет, С ладьей во ужасе он тонет В волнах глубоких черных вод. Авроры всходом удивленна, Смутясь, роскошная жена Пускает стон, что отвлеченна От сладостных забав она; Власы рассеянны сбирает, Обман ей краски выбирает, Чтоб ими прелесть заменять. Она своим горящим взором И сладострастным разговором Еще старается пленять. Во храме, где, копая гробы[3], Покрывши пеною уста, Кривя весы по воле злобы, Дает законы клевета; И ризой правды покровенна, Честей на троне вознесенна, Ласкает лютого жреца; Он златом правду оценяет, Невинность робку утесняет И мучит злобою сердца. Се путь, изрытый пропастями, Усеян множеством цветов, Куда, влекомые страстями, Под мнимой прелестью оков, Идут несчастны человеки Вкусить отрав приятных реки И, чувствы в оных погубя, В ужасны пропасти ввергаться И жалом совести терзаться, Низринув в гибели себя. [1]Вереи — столбы, на которых навешены ворота. [2]Филомела — соловей (миф.) . [3]Во храме, где, копая гробы.. . — то есть в суде.