Доколь, сын гордыя Юноны[1], Враг свойства мудрых — тишины, Ничтожа естества законы, Ты станешь возжигать войны? Подобно громам съединенны, Доколе, Марс, трубы военны Убийства будут возглашать? Когда воздремлешь ты от злобы? Престанешь города во гробы, Селеньи в степи превращать? Дни кротки мира пролетели, Местам вид подал ты иной: Где голос звонкой пел свирели. Там слышен фурий адских вой. Нимф нежных скрылись хороводы, Бросаются наяды в воды, Сонм резвых сатир убежал. Твой меч, как молния, сверкает; Народы так он посекает, Как прежде серп там класы жал. Какой еще я ужас внемлю! Куда мой дух меня влечет! Кровавый понт[2] я зрю, не землю, В дыму тускнеет солнца свет. Я слышу стоны смертных рода… Не расторгается ль природа?.. Не воскресает ли хаос?.. Не рушится ль вселенна вскоре?… Не в аде ль я?.. Нет, в Финском море, Где поражает готфа[3] росс. Где образ естества кончины Передо мной изображен, Кипят кровавые пучины, И воздух молнией разжен. Там плавают горящи грады, Не в жизни, в смерти там отрады. Повсюду слышно: гибнем мы! Разят слух громы разъяренны. Там тьма подобна тьме геенны; Там свет ужасней самой тьмы. Но что внезапу укрощает Отважны россиян сердца? Умолк мятеж и не смущает Вод Финских светлого лица. Рассеян мрак, утихли стоны, И нереиды и тритоны Вкруг мирных флагов собрались, Победы россиян воспели: В полях их песни возгремели. И по вселенной разнеслись. Арей, спокойство ненавидя, Питая во груди раздор, Вздохнул, оливны ветви видя, И рек, от них отвлекши взор: «К тому ль, россияне суровы, Растут для вас леса лавровы, Чтобы любить вам тишину? Дивя весь свет своим геройством, Почто столь пленны вы спокойством И прекращаете войну? Среди огня, мечей и дыма Я славу римлян созидал, Я богом был первейшим Рима, Мной Рим вселенной богом стал. Мои одни признав законы, Он грады жег и рушил троны, Забаву в злобе находил; Он свету был страшней геенны, И на развалинах вселенны Свою он славу утвердил. А вы, перунами владея, Страшней быв Рима самого, Не смерти ищете злодея, Хотите дружества его. О росс, оставь толь мирны мысли: Победами свой век исчисли, Вселенну громом востревожь. Не милостьми пленяй народы: Рассей в них страх, лишай свободы, Число невольников умножь». Он рек и, чая новой дани, Стирая хладну кровь с броней, Ко пламенной готовил брани Своих крутящихся коней… Но вдруг во пропасти подземны Бегут, смыкая взоры темны, Мятеж, коварство и раздор: Как гонит день ночны призраки, Так гонит их в кромешны мрака Один Минервы кроткий взор. Подобно как луна бледнеет, Увидя светла дней царя, Так Марс мятется и темнеет, В Минерве бога мира зря. Уносится, как ветром прахи: Пред ним летят смятеньи, страхи, Ему сопутствует весь ад; За ним ленивыми стопами Влекутся, скрежеща зубами, Болезни, рабство, бедность, глад. И се на севере природа Весенний образ приняла. Минерва[4] росского народа Сердцам спокойство подала. Рекла… и громов росс не мещет, Рекла, и фин уж не трепещет; Спокойны на морях суда. Дивясь, дела ее велики Нимф нежных воспевают лики[5]; Ликуют села и града. Таков есть бог: велик во брани, Ужасен в гневе он своем, Но, коль прострет в знак мира длани, Творца блаженства видим в нем. Как воск пред ним, так тает камень; Рука его, как вихрь и пламень, Колеблет основанье гор; Но в милостях Эдем рождает, Сердца и души услаждает Его единый тихий взор. Ликуй, росс, видя на престоле Владычицу подобных свойств; Святой ее усердствуй воле; Не бойся бед и неустройств. Вотще когтями гидры злоба Тебе копает двери гроба; Вотще готовит чашу слез; Один глагол твоей Паллады Коварству становит преграды И мир низводит к нам с небес. О, сколь блаженны те державы, Где, к подданным храня любовь. Монархи в том лишь ищут славы, Чтоб, как свою, щадить их кровь! Народ в царе отца там видит, Где царь раздоры ненавидит; Законы дав, хранит их сам. Там златом ябеда не блещет, Там слабый сильных не трепещет, Там трон подобен небесам. Рассудком люди не боятся Себя возвысить от зверей, Но им они единым льстятся Вниманье заслужить царей. Невежество на чисты музы Не смеет налагать там узы, Не смеет гнать оно наук; Приняв за правило неложно, Что истребить их там не можно, Где венценосец музам друг. Там тщетно клевета у трона Приемлет правды кроткий вид: Непомраченна злом корона Для льстивых уст ее эгид[6]. Не лица там, дела их зримы: Законом все одним судимы — Простый и знатный человек; И во блаженной той державе, Царя ее к бессмертной славе, Цветет златой Астреи[7] век. Но кто в чертах сих не узнает Россиян счастливый предел? Кто, видя их, не вспоминает Екатерины громких дел: Она наукам храмы ставит, Порок разит, невинность славит, Дает художествам покой; Под сень ее текут народы Вкушать Астреи кроткой годы, Астрею видя в ней самой. Она неправедной войною Не унижает царский сан, И крови подданных ценою Себе не ищет новых стран. Врагов жалея поражает. Когда суд правый обнажает Разящий злобу меч ее, Во гневе молниями блещет, Ее десница громы мещет, Но в сердце милость у нее. О ты, что свыше круга звездна Седишь, царей суды внемля, Трон коего есть твердь небесна, А ног подножие — земля, Молитву чад России верных, Блаженству общества усердных, Внемли во слабой песни сей: Чтоб россов продолжить блаженство И зреть их счастья совершенство, Давай подобных им царей! Но что в восторге дух дерзает? Куда стремлюся я в сей час?.. Кто свод лазурный отверзает, И чей я слышу с неба глас?.. Вещает бог Екатерине: «Владей, как ты владеешь ныне; Народам правый суд твори, В лице твоем ко мне языки Воздвигнут песни хвал велики, В пример тебя возьмут цари. Предел россиян громка слава: К тому тебе я дал их трон; Угодна мне твоя держава, Угоден правый твой закон. Тобой взнесется росс высоко; Над ним мое не дремлет око; Я росский сам храню престол». Он рек… и воздух всколебался, Он рек… и в громах повторялся Его божественный глагол. [1]Сын гордыя Юноны — бог войны, Марс. [2]Понт — море. [3]Готф — швед. [4]Минерва — здесь Екатерина II. [5]Лики — хоры. [6]Эгид — чудесный щит Афины-Минервы (миф.). [7]Астрея — богиня справедливости.