Вот улетишь, парус наладишь. Врач был латыш — светлый, как ландыш. Сложим вот так белые руки. Жизнь не берет нас на поруки. Ангел стоял возле кровати, Как санитар в белом халате, Август стоял прямо над моргом, Август дышал солнцем и морем. Я уплывал в белой сирени. У трубачей губы серели. Это опять мамина странность. Я же просил — без оркестрантов. А над Москвой трубы дымили. Стыл ипподром в пене и в мыле. В тысячный раз шел образцово Детский спектакль у Образцова. И, притомясь, с летней эстрадки, Мучали вальс те оркестранты. Чей это гнев, или немилость? В мире ничто не изменилось… Я уплывал в белой сирени. У трубачей губы серели. Это опять мамина странность. Я же просил — без оркестрантов.