Журналист-руководитель Ну… небесам благодаренье! Свершен великий, трудный шаг! Теперь общественное мненье Сожму я крепко в мой кулак, За мной пойдут, со мной сольются… Ни слова о врагах моих! Ни слова! Сами попадутся! Ретивость их — погубит их! Журналист-рутинер Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел, — я погиб! Я разорен, я обесславлен! Дух века и меня подшиб! Условья прессы подцензурной Поняв практическим умом, Плохой товар литературный Умел я продавать лицом; Провидя смелые затеи, Читатель упивался всласть, И дерзновенные идеи Во мне подозревала власть. Как я умел казаться новым, Являясь тот же каждый день, Твердя с унынием суровым Одну и ту же дребедень! Как я почтенных либералов, Моих подписчиков пленял, Каких высоких идеалов Я перспективы им казал! Я, впрочем, говорил не много, Я только говорил: «Друзья! Всегда останусь верен строго…» Чему? Тут точки ставил я… О точки! тонкие намеки! О недомолвки и тире! Умней казались с вами строки! Как не жалеть о той поре?.. Прилично сдержан, строго важен, Как бы невольно молчалив, Я был бездействуя отважен, Безмолвствуя — красноречив! Являлся я живой картиной — Гляди, любуйся, изучай! Реке, запруженной плотиной, Готовой хлынуть через край, Готовой бешеным потоком Сорвать мосты, разбить суда, В моем бездействии жестоком Я был подобен, господа! Теперь — как быть?.. «Толковой строчки В твоем изданьи, — скажут, — нет!» В ответ бы им поставить точки, Но точки — будут ли ответ? Заговорят: «Давай идею!» Но что ж могу ответить им? Одну идею я имею, Что все идеи эти — дым! Что в свете деньги только важны, Что надо их копить, копить… Что те лишь люди не продажны, Которых некому купить! Созрела мысль, проект составлен, И вот он вышел, — я погиб! Я разорен, я обесславлен… Дух века и меня подшиб! Еще не может быть исчислен Убыток, но грозит беда, Я больше не глубокомыслен, Не радикал я, господа! Не корифей литературы, Теперь я жалкий паразит, С уничтожением цензуры Мгновенно рухнет мой кредит.