Я действительно подкуплен. Я подкуплен. Без остатка. И во сне. И наяву. Уверяют советологи: «Погублен…» Улыбаются товарищи: «Живу!..» Я подкуплен ноздреватым льдом кронштадтским. И акцентом коменданта-латыша. Я подкуплен военкомами гражданской и свинцовою водою Сиваша… Я еще подкуплен снегом белым-белым. Иртышом и предвоенной тишиной. Я подкуплен кровью павших в сорок первом. Каждой каплей. До единой. До одной. А еще подкуплен я костром. Случайным, как в шальной игре десятка при тузе. Буйством красок Бухары. Бакинским чаем. И спокойными парнями с ЧТЗ… Подкупала вертолетная кабина, ночь и кубрика качающийся пол!.. Как-то женщина пришла. И подкупила. Подкупила — чем?— не знаю до сих пор. Но тогда-то жизнь я стал считать по веснам. Не синицу жду отныне, а скворца… Подкупила дочь характером стервозным,— вот уж точно, что ни в мать и ни в отца… Подкупил Расул насечкой на кинжале. Клокотанием — ангарская струя. Я подкуплен и Палангой, и Кижами. Всем, что знаю. И чего не знаю я… Я подкуплен зарождающимся словом, не размененным пока на пустяки. Я подкуплен Маяковским и Светловым. И Землей, в которой сбудутся стихи!.. И не все еще костры отполыхали. И судьба еще угадана не вся… Я подкуплен. Я подкуплен с потрохами. И поэтому купить меня нельзя.