Свет погаснет. Лысый демон палочкой взмахнёт. На эстраду выйдет тенор — ручки распахнёт. И, от упоенья млея, стоя на носках, станет песнею моею горло полоскать. Мне на муку и на горе песня задрожит. Будет песня в медном горле, будто в клетке, жить. Рваться из него на волю в зал полупустой, получаться неживою, чопорной, не той… Тенор будет нежно мямлить, томно завывать, будет он играть бровями, глазки закрывать. А в конце, привычный ужас в дамочек вселя, тенор выдаст, поднатужась, тоненькое «ля». И замолкнет деловито… Под визгливый стон я тогда на сцену выйду и скажу: — Постой! Ты поёшь по всем законам. Правильно. И всё ж — эта песня мне знакома — ты не так поёшь!.. Написал я эту песню ночью у костра. Я хотел, чтоб эта песня не простой была. Чтоб она из душных спален позвала людей. Чтоб её хороший парень, как рюкзак, надел. Чтоб до неба, как до крыши, — искоркам взамен, — голос тихий и охрипший долететь сумел. И, растаяв в поднебесье, чтоб зажёг зарю… Мне знакома эта песня — честно говорю!.. Впрочем, что я здесь толкую и о чём кричу? Я ж не написал такую — Написать хочу.