Я нынешний год проживаю опять в уже классическом Пушкино. Опять облесочкана каждая пядь, опушками обопушкана. Приехали гости. По праздникам надо. Одеты — подстать гостью́. И даже один удержал из оклада на серый английский костюм. Одёжным жирком отложились года, обуты — прилично очень. «Товарищи» даже, будто «мадам», шелками обчулочены. Пошли, пообедав, живот разминать. А ну, не размякнете! Нуте-ка! Цветов детвора обступает меня, так называемых — лютиков. Вверху зеленеет березная рядь, и ветки радугой дуг… Пошли вола вертеть и врать, и тут — и вот — и вдруг.. Обфренчились формы костюма ладного, яркие, прямо зря, все достают из кармана из заднего браунинги и маузера. Ушедшие подымались года, и бровь попрежнему сжалась, когда разлетался пень и когда за пулей пуля сажалась. Поляна — и ливень пуль на нее, огонь отзвенел и замер, лишь вздрагивало газеты рваньё, как белое рваное знамя. Компания дальше в ка́шках пошла, рево́львер остыл давно, пошла беседа, в меру пошла́. Но — знаю: революция еще не седа, в быту не слепнет крото́во, — революция всегда, всегда молода и готова.