В любом учрежденье, куда ни препожалуйте, слышен ладоней скрип: это при помощи рукопожатий люди разносят грипп. Но бацилла ни одна не имеет права лезть на тебя без визы Наркомздрава. И над канцелярией в простеночной теми висит объявление следующей сути: «Ввиду эпидемии руку друг другу зря не суйте». А под плакатом — помглавбуха, робкий, как рябчик, и вежливей пуха. Прочел чиновник слова плакатца, решил — не жать: на плакат полагаться. Не умирать же! И, как мышонок, заерзал, шурша в этажах бумажонок. И вдруг начканц учреждения оного пришел какой-то бумаги касательно. Сует, сообразно чинам подчиненного, кому безымянный, кому указательный. Ушла в исходящий душа помбуха. И вдруг над помбухом в самое ухо: — Товарищ… как вас? Неважно! Здрасьте. — И ручка — властней, чем любимая в страсти. «Рассказывайте вашей тете, что вы и тут руки́ не пожмете. Какой там принцип! Мы служащие… мы не принцы». И палец затем — в ладони в обе, забыв обо всем и о микробе. Знаком ли товарищеский этот жест вам? Блаженство! Назавтра помылся, но было поздно. Помглавбуха — уже гриппозный. Сует термометр во все подмышки. Тридцать восемь, и даже лишки. Бедняге и врач не помог ничем, бедняга в кроватку лег. Бедняга сгорел, как горит на свече порхающий мотылек. Я в жизни суровую школу прошел. Я — разным условностям враг. И жил он, по-моему, нехорошо, и умер — как дурак.