В ресторане было от электричества рыжо́. Кресла облиты в дамскую мякоть. Когда обиженный выбежал дирижёр, приказал музыкантам плакать. И сразу тому, который в бороду толстую сёмгу вкусно нёс, труба — изловчившись — в сытую морду ударила горстью медных слёз. Ещё не успел он, между икотами, выпихнуть крик в золотую челюсть, его избитые тромбонами и фаготами смяли и скакали через. Когда последний не дополз до двери, умер щекою в соусе, приказав музыкантам выть по-зверьи — дирижёр обезумел вовсе! В самые зубы туше опоенной втиснул трубу, как медный калач, дул и слушал — раздутым удвоенный, мечется в брюхе плач. Когда наутро, от злобы не евший, хозяин принес расчёт, дирижёр на люстре уже посиневший висел и синел ещё.