У кого нуждою глотку свело — растопырь на вот это уши. Эй, деревня каждая! Эй, село! Навостри все уши — и слушай. Нынче будет из старой истории сказ о чудовище — Змее-Горыныче. Нынче этот змей объявился у нас, только нынче выглядит иначе. Раз завидя, вовеки узнаешь ты: чешуя его цвета зеленого, миллион зубов — каждый будто бутыль — под губой у зме́ища оного. Этот змеище зол, этот змеище лют, пасть — верста, а не то что са́жень! Жрет в округе всё, а не то что люд! Скот сжирает и хаты даже! Лишь заявится он — подавай урожай. Миг — и поле Горынычу отдано. Всё ему неси, служи, ублажай, сам же лапу соси голодный. Деревушка. Прильнет Горынычев рот — в деревушке — ни клуба, ни школы. Подползет к селу, хвостом вильнет — и мужик голодный и голый. Зажигается пузо в тысячу искр, лишь глазищами взглянет своими. Дух сивушный дымит сквозь ноздревый писк. Самогон — змеи́щево имя. Он болезнью вползает в мужицкий дом. Он раздорами кормится до́сыта. От него вырастает холм за холмом в горб изго́рбится гладь погоста. От него расцветают наши враги — поп, кулак да забытый помещик. Знает враг, что ни рук не поднять, ни ноги́, коль вопьются сивушные клещи. Всё богатство крестьянское зме́ище жрет, вздулся, пол-России выев. Всё бросают зеленому змеищу в рот, в пасть зубастую, в зевище змиев. Если будет и дальше хозяйничать гад, не пройти по России и году — передо́хнет бедняк, обнищает богач. Землю вдрызг пропьешь и свободу. Если ты погрязнешь в ленивую тишь — это горе вовек не кончится. Самогонщики разжиреют лишь, разжиреют лишь самогонщицы. Чтоб хозяйство твое не скрутил самогон, чтоб отрава в гроб не свела, — самогонщиков из деревни вон! Вон из хутора! Вон из села! Комсомолец! Крестьянин! Крестьянка! Эй! Жить чтоб жизнью сытой и вольной, бей зеленого книгой! Учением бей! Хвост зажми ему дверью школьной! Изгоняй, кто поит, выгоняй, кто пьет! Это — гниль! Нужна кому она?! Только тот, кто здоров, — крестьянству оплот. Трезвым мозгом сильна коммуна.