Подмастерье Ваня Дылдин был собою очень виден. Рост (длинней моих стишков!) — сажень без пяти вершков. Си́лища! За ножку взяв, поднял раз железный шкаф. Только зря у парня сила: глупый парень да бузила. Выйдет, выпив всю пивную, — переулок врассыпную! Псы и кошки скачут прытки, скачут люди за калитки. Ходит весел и вихраст, что ни слово — «в морду хряст». Не сказать о нем двояко. Общий толк один: — Вояка! * * * Шла дорога милого через Драгомилово. На стене — бумажный лист. Огорчился скандалист. Клок бумаги, а на ней велено: — Призвать парней! — «Меж штыков острых Наш Союз — остров. Чтоб сломить врагов окружие, надобно владеть оружием. Каждому, как клюква, ясно: нечего баклуши бить, надо в нашей, надо в Красной, надо в армии служить». С огорченья — парень скис. Ноги врозь, и морда вниз. * * * Парень думал: — Как пойду, мол? — Пил, сопел и снова думал, подложив под щеку руку. Наконец удумал штуку. С постной миной резвой рысью мчится Дылдин на комиссию. Говорит, учтиво стоя: Убежденьями — Толстой я. Мне война — что нож козлу. Я — непротивленец злу. По слабости по свойской я кровь не в силах вынести. Прошу меня от воинской освободить повинности. * * * Этаким непротивленцам я б под спину дал коленцем. * * * Жива, как и раньше, тревожная весть: — Нет фронтов, но опасность есть! Там, за китайской линией, грозится Чжанцзолиния, и пан Пилсудский в шпорах просушивает порох. А Лондон — чемберленится, кулак вздымать не ленится. Лозунг наш ряду годов: — Рабочий, крестьянин, будь готов! Будь горд, будь рад стать красноармейцам в ряд.