Тебе, освистанная, осмеянная батареями, тебе, изъязвленная злословием штыков, восторженно возношу над руганью реемой оды торжественное «О»! О, звериная! О, детская! О, копеечная! О, великая! Каким названьем тебя ещё звали? Как обернешься ещё, двуликая? Стройной постройкой, грудой развалин? Машинисту, пылью угля овеянному, шахтёру, пробивающему толщи руд, кадишь, кадишь благоговейно, славишь человечий труд. А завтра Блаженный * стропила соборовы тщетно возносит, пощаду моля, твоих шестидюймовок тупорылые боровы взрывают тысячелетия Кремля. «Слава». * Хрипит в предсмертном рейсе. Визг сирен придушенно тонок. Ты шлешь моряков на тонущий крейсер, туда, где забытый мяукал котенок. А после! Пьяной толпой орала. Ус залихватский закручен в форсе. Прикладами гонишь седых адмиралов вниз головой с моста в Гельсингфорсе. Вчерашние раны лижет и лижет, и снова вижу вскрытые вены я. Тебе обывательское — о, будь ты проклята трижды! — и моё, поэтово — о, четырежды славься, благословенная! —