Храните память бережней. Слушай истории топот. Учитывай в днях теперешних прошедших восстаний опыт. Через два коротких месяца, почуяв — — Коммуна свалится! — волком, который бесится, — бросились на Коммуну версальцы. Пощады восставшим рабочим — нет. Падают сраженными. Их тридцать тысяч — пулей к стене пришито с детьми и женами. Напрасно буржуева ставленника молить, протянув ладони: тридцать тысяч кандальников звенит по каторгам Каледонии. Пускай аппетит у пушек велик — насытились до отвала. А сорок тысяч в плевках повели томить в тюремных подвалах. Погибла Коммуна. Легла, не сумев, одной громадой бушуя, полков дисциплиной выкрепить гнев — разбить дворян и буржуев. И вот выползает дворянство — лиса, пошло, осмотревшись, праздновать. И сам Галифе припустился плясать на клочьях знамени красного. На нас эксплуататоры смотрят дрожа, и многим бы очень хотелось, чтоб мы, кулак диктатуры разжав, расплылись — в мягкотелость. Но мы себя провести не дадим. Верны большевистскому знамени, мы помним версальских выстрелов дым и кровью залитые камни. Густятся военные тучи, кружат Чемберлены-во́роны, но зрячих история учит — шаги у нее повторны. Будет война кануном — за войнами явится близкая, вторая Парижская коммуна — и лондонская, и римская, и берлинская.