Если глаз твой врага не видит, пыл твой выпили нэп и торг, если ты отвык ненавидеть, — приезжай сюда, в Нью-Йорк. Чтобы, в мили улиц опутан, в боли игл фонарных ежей, ты прошел бы со мной лилипутом у подножия их этажей. Видишь — вон выгребают мусор — на объедках с детьми проняньчиться, чтоб в авто, обгоняя «бусы», ко дворцам неслись бриллиантщицы. Загляни в окошки в эти — здесь наряд им вышили княжий. Только сталью глушит элевейтер хрип и кашель чахотки портняжей. А хозяин — липкий студень — с мордой, вспухшей на радость чирю́, у работницы щупает груди: «Кто понравится — удочерю! Двести дам (если сотни мало), грусть сгоню навсегда с очей! Будет жизнь твоя — Ку́ни-Айланд, луна-парк в миллиард свечей». Уведет — а назавтра зве́рья, волчья банда бесполых старух проститутку — в смолу и в перья, и опять в смолу и в пух. А хозяин в отеле Пла́за, через рюмку и с богом сблизясь, закатил в поднебесье глазки: «Се́нк’ю за хороший бизнес!» Успокойтесь, вне опасения ваша трезвость, нравственность, дети, барабаны «армий спасения» вашу в мир трубят добродетель. Бог на вас не разукоризнится: с вас и маме их — на платок, и ему соберет для ризницы божий ме́наджер, поп Платон. Клоб полиций на вас не свалится. Чтобы ты добрел, как кулич, смотрит сквозь холеные пальцы на тебя демократ Кули́дж. И, елозя по небьим сводам стражем ханжества, центов и сала, пялит руку ваша свобода над тюрьмою Элис-Айланд.