Я пролетарий. Объясняться лишне. Жил, как мать произвела, родив. И вот мне квартиру дает жилищный, мой, рабочий, кооператив. Во — ширина! Высота — во! Проветрена, освещена и согрета. Все хорошо. Но больше всего мне понравилось — это: это белее лунного света, удобней, чем земля обетованная, это — да что говорить об этом, это — ванная. Вода в кране — холодная крайне. Кран другой не тронешь рукой. Можешь холодной мыть хохол, горячей — пот пор. На кране одном написано: «Хол.», на кране другом — «Гор.». Придешь усталый, вешаться хочется. Ни щи не радуют, ни чая клокотанье. А чайкой поплещешься — и мертвый расхохочется от этого плещущего щекотания. Как будто пришел к социализму в гости, от удовольствия — захватывает дых. Брюки на крюк, блузу на гвоздик, мыло в руку и… бултых! Сядешь и моешься долго, долго. Словом, сидишь, пока охота. Просто в комнате лето и Волга — только что нету рыб и пароходов. Хоть грязь на тебе десятилетнего стажа, с тебя корою с дерева, чуть не лыком, сходит сажа, смывается, стерва. И уж распаришься, разжаришься уж! Тут — вертай ручки: и каплет прохладный дождик-душ из дырчатой железной тучки. Ну ж и ласковость в этом душе! Тебя никакой не возьмет упадок: погладит волосы, потреплет уши и течет по желобу промежду лопаток. Воду стираешь с мокрого тельца полотенцем, как зверь, мохнатым. Чтобы суше пяткам — пол стелется, извиняюсь за выражение, пробковым матом. Себя разглядевши в зеркало вправленное, в рубаху в чистую — влазь. Влажу и думаю: — Очень правильная эта, наша, советская власть.