Раз шахтеры шахты близ распустили нюни: мол, шахтерки продрались, обносились чуни. Мимо шахты шел шептун. Втерся тихим вором. Нищету увидев ту, речь повел к шахтерам: «Большевистский этот рай хуже, дескать, ада. Нет сапог, а уголь дай. Бастовать бы надо! Что за жизнь, — не жизнь, а гроб…» Вдруг забойщик ловкий шептуна с помоста сгреб, вниз спустил головкой. «Слово мне позвольте взять! Брось, шахтер, надежды! Если будем так стоять, — будем без одежды. Не сошьет сапожки бог, не обует ноженьки. Настоишься без сапог, помощь ждя от боженьки. Чтоб одели голяков, фабрик нужен ряд нам. Дашь для фабрик угольков, — будешь жить нарядным. Эй, шахтер, куда ни глянь, от тепла до света, даже пища от угля — от угля все это. Даже с хлебом будет туго, если нету угля. Нету угля — нету плуга. Пальцем вспашешь луг ли? Что без угля будешь есть? Чем еду посолишь? Чем хлеба́ и соль привезть без угля изволишь? Вся страна разорена. Где ж работать было, если силой всей она вражьи силы била? Биты белые в боях. Все за труд! За пользу! Эй, рабочий, Русь твоя! Возроди и пользуй! Все добудь своей рукой — сапоги, рубаху! Так махни ж, шахтер, киркой — бей по углю смаху!..» И призыв горячий мой не дослушав даже, забивать пошли забой, что ни день — то сажень. Сгреб отгребщик уголь вон, вбил крепильщик клетки, а по штрекам коногон гонит вагонетки. В труд ушедши с головой, вагонетки эти принимает стволовой, нагружает клети. Вырвав тыщей дружных сил из подземных сводов, мчали уголь по Руси, черный хлеб заводов. Встал от сна России труп — ожила громада, дым дымит с фабричных труб, все творим, что надо. Сапоги для всех, кто бос, куртки всем, кто голы, развозил электровоз чрез леса и долы. И шахтер одет, обут, носом в табачишке. А еды! — Бери хоть пуд — всякой снеди лишки. Жизнь привольна и легка. Светит уголь, греется. Всё у нас — до молока птичьего имеется. Я, конечно, сказку сплел, но скажу для друга: будет вправду это все, если будет уголь!