Действуют: Владимир Маяковский (поэт 20–25 лет). Его знакомая (сажени 2–3. Не разговаривает). Старик с черными сухими кошками (несколько тысяч лет). Человек без глаза и ноги. Человек без уха. Человек без головы. Человек с растянутым лицом. Человек с двумя поцелуями. Обыкновенный молодой человек. Женщина со слезинкой. Женщина со слезой. Женщина со слезищей. Газетчики, мальчики, девочки и др. Пролог В. Маяковский Вам ли понять, почему я, спокойный, насмешек грозою душу на блюде несу к обеду идущих лет. С небритой щеки площадей стекая ненужной слезою, я, быть может, последний поэт. Замечали вы — качается в каменных аллеях полосатое лицо повешенной скуки, а у мчащихся рек на взмыленных шеях мосты заломили железные руки. Небо плачет безудержно, звонко; а у облачка гримаска на морщинке ротика, как будто женщина ждала ребенка, а бог ей кинул кривого идиотика. Пухлыми пальцами в рыжих волосиках солнце изласкало вас назойливостью овода — в ваших душах выцелован раб. Я, бесстрашный, ненависть к дневным лучам понёс в веках; с душой натянутой, как нервы про̀вода, я — царь ламп! Придите все ко мне, кто рвал молчание, кто выл оттого, что петли полдней туги, — я вам открою словами простыми, как мычанье, наши новые души, гудящие, как фонарные дуги. Я вам только головы пальцами трону, и у вас вырастут губы для огромных поцелуев и язык, родной всем народам. А я, прихрамывая душонкой, уйду к моему трону с дырами звезд по истертым сводам. Лягу, светлый, в одеждах из лени на мягкое ложе из настоящего навоза, и тихим, целующим шпал колени, обнимет мне шею колесо паровоза. Первое действие Весело. Сцена — город в паутине улиц. Праздник нищих. Один В. Маяковский. Проходящие приносят еду — железного сельдя с вывески, золотой огромный калач, складки желтого бархата. В. Маяковский Милостивые государи! Заштопайте мне душу, пустота сочиться не могла бы. Я не знаю, плевок — обида или нет. Я сухой, как каменная баба. Меня выдоили. Милостивые государи, хотите — сейчас перед вами будет танцевать замечательный поэт? Входит старик с черными сухими кошками. Гладит. Весь — борода. В. Маяковский Ищите жирных в домах-скорлупах и в бубен брюха веселье бейте! Схватите за ноги глухих и глупых и дуйте в уши им, как в ноздри флейте. Разбейте днища у бочек злости, ведь я горящий булыжник дум ем. Сегодня в вашем кричащем тосте я овенчаюсь моим безумием. Сцена постепенно наполняется. Человек без уха. Человек без головы и др. Тупые. Стали беспорядком, едят дальше. В. Маяковский Граненых строчек босой алмазник, взметя перины в чужих жилищах, зажгу сегодня всемирный праздник таких богатых и пестрых нищих. Старик с кошками Оставь. Зачем мудрецам погремушек потеха? Я — тысячелетний старик. И вижу — в тебе на кресте из смеха распят замученный крик. Легло на город громадное горе и сотни махоньких горь. А свечи и лампы в галдящем споре покрыли шопоты зорь. Ведь мягкие луны не властны над нами, — огни фонарей и нарядней и хлеще. В земле городов нареклись господами и лезут стереть нас бездушные вещи. А с неба на вой человечьей орды глядит обезумевший бог. И руки в отрепьях его бороды, изъеденных пылью дорог. Он — бог, а кричит о жестокой расплате, а в ваших душонках поношенный вздошек. Бросьте его! Идите и гладьте — гладьте сухих и черных кошек! Громадные брюха возьмете хвастливо, лоснящихся щек надуете пышки. Лишь в кошках, где шерсти вороньей отливы, наловите глаз электрических вспышки. Весь лов этих вспышек (он будет обилен!) вольем в провода, в эти мускулы тяги, — заскачут трамваи, пламя светилен зареет в ночах, как победные стяги. Мир зашеве́лится в радостном гриме, цветы испавлинятся в каждом окошке, по рельсам потащат людей, а за ними все кошки, кошки, черные кошки! Мы солнца приколем любимым на платье, из звезд накуем серебрящихся брошек. Бросьте квартиры! Идите и гладьте — гладьте сухих и черных кошек! Человек без уха Это — правда! Над городом — где флюгеров древки — женщина — черные пещеры век — мечется, кидает на тротуары плевки, — а плевки вырастают в огромных калек. Отмщалась над городом чья-то вина, — люди столпились, табуном бежали. А там, в обоях, меж тенями вина, сморщенный старикашка плачет на рояле. Окружают. Над городом ширится легенда мук. Схватишься за ноту — пальцы окровавишь! А музыкант не может вытащить рук из белых зубов разъяренных клавиш. Все в волнении. И вот сегодня с утра в душу врезал матчиш гу́бы. Я ходил, подергиваясь, руки растопыря, а везде по крышам танцевали трубы, и каждая коленями выкидывала 44! Господа! Остановитесь! Разве это можно?! Даже переулки засучили рукава для драки. А тоска моя растет, непонятна и тревожна, как слеза на морде у плачущей собаки. Еще тревожнее. Старик с кошками Вот видите! Вещи надо рубить! Недаром в их ласках провидел врага я! Человек с растянутым лицом А, может быть, вещи надо любить? Может быть, у вещей душа другая? Человек без уха Многие вещи сшиты наоборот. Сердце не сердится, к злобе глухо. Человек с растянутым лицом (радостно поддакивает). И там, где у человека вырезан рот, многим вещам пришито ухо! В. Маяковский (поднял руку, вышел в середину). Злобой не мажьте сердец концы! Вас, детей моих, буду учить непреклонно и строго. Все вы, люди, лишь бубенцы на колпаке у бога. Я ногой, распухшей от исканий, обошел и вашу сушу и еще какие-то другие страны в домино и в маске темноты. Я искал ее, невиданную душу, чтобы в губы-раны положить ее целящие цветы. (Остановился.) И опять, как раб в кровавом поте, тело безумием качаю. Впрочем, раз нашел ее — душу. Вышла в голубом капоте, говорит; «Садитесь! Я давно вас ждала. Не хотите ли стаканчик чаю?» (Остановился.) Я — поэт, я разницу стер между лицами своих и чужих. В гное моргов искал сестер. Целовал узорно больных. А сегодня на желтый костер, спрятав глубже слёзы морей, я взведу и стыд сестер и морщины седых матерей! На тарелках зализанных зал будем жрать тебя, мясо, век! Срывает покрывало. Громадная женщина. Боязливо. Вбегает Обыкновенный молодой человек. Суетится. В. Маяковский (в стороне — тихо). Милостивые государи! Говорят, где-то — кажется, в Бразилии — есть один счастливый человек! Обыкновенный молодой человек (подбегает к каждому, цепляется). Милостивые государи! Стойте! Милостивые государи! Господин, господин, скажите скорей: это здесь хотят сжечь матерей? Господа! Мозг людей остер, но перед тайнами мира ник; а ведь вы зажигаете костер из сокровищ знаний и книг! Я придумал машинку для рубки котлет. Я умом вовсе не плох! У меня есть знакомый — он двадцать пять лет работает над капканом для ловли блох. У меня жена есть, скоро родит сына или дочку, а вы — говорите гадости! Интеллигентные люди! Право, как будто обидно. Человек без уха Молодой человек, встань на коробочку! Из толпы Лучше на бочку! Человек без уха А то вас совсем не видно! Обыкновенный молодой человек И нечего смеяться! У меня братец есть, маленький, — вы придете и будете жевать его кости. Вы всё хотите съесть! Тревога. Гудки. За сценой крики: «Штаны, штаны!» В. Маяковский Бросьте! Обыкновенного молодого человека обступают со всех сторон. Если б вы так, как я, голодали — дали востока и запада вы бы глодали, как гложут кость небосвода заводов копченые рожи! Обыкновенный молодой человек Что же, — значит, ничто любовь? У меня есть Сонечка сестра! (На коленях.) Милые! Не лейте кровь! Дорогие, не надо костра! Тревога выросла. Выстрелы. Начинает медленно тянуть одну ноту водосточная труба. Загудело железо крыш. Человек с растянутым лицом Если б вы так, как я, любили, вы бы убили любовь или лобное место нашли и растлили б шершавое потное небо и молочно-невинные звезды. Человек без уха Ваши женщины не умеют любить, они от поцелуев распухли, как губки. Вступают удары тысячи ног в натянутое брюхо площади. Человек с растянутым лицом А из моей души тоже можно сшить такие нарядные юбки! Волнение не помещается. Все вокруг громадной женщины. Взваливают на плечи. Тащат. Вместе Идем, — где за святость распяли пророка, тела отдадим раздетому плясу, на черном граните греха и порока поставим памятник красному мясу. Дотаскивают до двери. Оттуда торопливые шаги. Человек без глаза и ноги. Радостный. Безумие надорвалось. Женщину бросили. Человек без глаза и ноги Стойте! На улицах, где лица — как бремя, у всех одни и те ж, сейчас родила старуха-время огромный криворотый мятеж! Смех! Перед мордами вылезших годов онемели земель старожилы, а злоба вздувала на лбах городов ре́ки — тысячеверстые жилы. Медленно, в ужасе, стрелки во́лос подымался на лысом темени времен. И вдруг все вещи кинулись, раздирая голос, скидывать лохмотья изношенных имен. Винные витрины, как по пальцу сатаны, сами плеснули в днища фляжек. У обмершего портного сбежали штаны и пошли — одни! — без человечьих ляжек! Пьяный — разинув черную пасть — вывалился из спальни комод. Корсеты слезали, боясь упасть, из вывесок «Robes et modes». Каждая калоша недоступна и строга. Чулки-кокотки игриво щурятся. Я летел, как ругань. Другая нога еще добегает в соседней улице. Что же, вы, кричащие, что я калека?! — старые, жирные, обрюзгшие враги! Сегодня в целом мире не найдете человека, у которого две одинаковые ноги! Занавес Второе действие Скучно. Площадь в новом городе. В. Маяковский переоделся в тогу. Лавровый венок. За дверью многие ноги. Человек без глаза и ноги (услужливо). Поэт! Поэт! Вас объявили князем. Покорные толпятся за дверью, пальцы сосут. Перед каждым положен наземь какой-то смешной сосуд. В. Маяковский Что же, пусть идут! Робко. Женщины с узлами. Много кланяются. Первая Вот это слёзка моя — возьмите! Мне не нужна она. Пусть. Вот она, белая, в шелке из нитей глаз, посылающих грусть! В. Маяковский (беспокойно). Не нужна она, зачем мне? (Следующей.) И у вас глаза распухли? Вторая (беспечно). Пустяки! Сын умирает. Не тяжко. Вот еще слеза. Можно на туфлю. Будет красивая пряжка. В. Маяковский (испуган) Третья Вы не смотри́те, что я грязная. Вымоюсь — буду чище. Вот вам и моя слеза, праздная, большая слезища. В. Маяковский Будет! Их уже гора. Да и мне пора. Кто этот очаровательный шатен? Газетчики Фигаро! Фигаро! Матэн! Человек с двумя поцелуями. Все оглядывают. Говорят вперебой. Смотрите — какой дикий! Отойдите немного. Темно. Пустите! Молодой человек, не икайте! Человек без головы И-и-и-и… Э-э-э-э… Человек с двумя поцелуями Тучи отдаются небу, рыхлы и гадки. День гиб. Девушки воздуха тоже до золота падки, и им только деньги. В. Маяковский Что? Человек с двумя поцелуями Деньги и деньги б! Голоса Тише! Тише! Человек с двумя поцелуями (танец с дырявыми мячами). Большому и грязному человеку подарили два поцелуя. Человек был неловкий, не знал, что с ними делать, куда их деть. Город, весь в празднике, возносил в соборах аллилуя, люди выходили красивое надеть. А у человека было холодно, и в подошвах дырочек овальцы. Он выбрал поцелуй, который побольше, и надел, как калошу. Но мороз ходил злой, укусил его за пальцы. «Что же, — рассердился человек, — я эти ненужные поцелуи брошу!» Бросил. И вдруг у поцелуя выросли ушки, он стал вертеться, тоненьким голосочком крикнул: «Мамочку!» Испугался человек. Обернул лохмотьями души своей дрожащее тельце, понес домой, чтобы вставить в голубенькую рамочку. Долго рылся в пыли по чемоданам (искал рамочку). Оглянулся — поцелуй лежит на диване, громадный, жирный, вырос, смеется, бесится! «Господи! — заплакал человек, — никогда не думал, что я так устану. Надо повеситься!» И пока висел он, гадкий, жаленький, — в будуарах женщины — фабрики без дыма и труб — миллионами выделывали поцелуи, всякие, большие, маленькие, — мясистыми рычагами шлепающих губ. Вбежавшие дети-поцелуи (резво). Нас массу выпустили. Возьмите! Сейчас остальные придут. Пока — восемь. Я — Митя. Просим! Каждый кладет слезу. В. Маяковский Господа! Послушайте, — я не могу! Вам хорошо, а мне с болью-то как? Угрозы: Ты поговори еще там! Мы из тебя сделаем рагу, как из кролика! Старик с одной ощипанной кошкой Ты один умеешь песни петь (На груду слёз.) Отнеси твоему красивому богу, В. Маяковский Пустите сесть! Не дают. В. Маяковский неуклюже топчется, собирает слезы в чемодан. Стал с чемоданом. Хорошо! Дайте дорогу! Думал — радостный буду. Блестящий глазами сяду на трон, изнеженный телом грек. Нет! Век, дорогие дороги, не забуду ваши ноги худые и седые волосы северных рек! Вот и сегодня — выйду сквозь город, душу на копьях домов оставляя за клоком клок. Рядом луна пойдет — туда, где небосвод распорот. Поравняется, на секунду примерит мой котелок. Я с ношей моей иду, спотыкаюсь, ползу дальше на север, туда, где в тисках бесконечной тоски пальцами волн вечно грудь рвет океан-изувер. Я добреду — усталый, в последнем бреду брошу вашу слезу темному богу гроз у истока звериных вер. Занавес Эпилог В. Маяковский Я это все писал о вас, бедных крысах. Жалел — у меня нет груди: я кормил бы вас доброй нененькой. Теперь я немного высох, я — блаженненький. Но зато кто где бы мыслям дал такой нечеловечий простор! Это я попал пальцем в небо, доказал: он — вор! Иногда мне кажется — я петух голландский или я король псковский. А иногда мне больше всего нравится моя собственная фамилия, Владимир Маяковский.