I. Секунд, минут, часов — нули. Сердца с часами сверьте! Объявлен праздник всей земли — День без единой смерти! Вход в рай забили впопыхах, Ворота ада — на засове, — Без оговорок и условий Всё согласовано в верхах. Старухе Смерти взятку дали И погрузили в забытьё, И напоили вдрызг её, И даже косу отобрали. Никто от родов не умрёт, От старости, болезней, от Успеха, страха, срама, оскорблений. Ну а за кем недоглядят, Тех беспощадно оживят — Спокойно, без особых угрызений. И если где резня теперь — Ножи держать тупыми! А если — бой, то — без потерь, Расстрел — так холостыми. Указ гласит без всяких «но»: «Свинцу отвешивать поклоны, Чтоб лучше жили миллионы, На этот день запрещено. И вы, убийцы, пыл умерьте, Забудьте мстить и ревновать! Бить можно, но — не убивать, Душить, но только не до смерти. Конкретно, просто, делово: Во имя чёрта самого Никто нигде не обнажит кинжалов. И злой палач на эшафот Ни капли крови не прольёт За торжество добра и идеалов. Оставьте, висельники, тли, Дурацкие затеи! Вы, вынутые из петли, Не станете святее. Вы нам противны и смешны, Слюнтяи, трусы, самоеды, — У нас несчастия и беды На этот день отменены! Не смейте вспарывать запястья, И яд глотать, и в рот стрелять, На подоконники вставать, Нам яркий свет из окон застя! Мы будем вас снимать с петли И напоказ валять в пыли, Ещё дышащих, тёпленьких, в исподнем… Жить, хоть насильно, — вот приказ! Куда вы денетесь от нас: Приёма нынче нет в раю Господнем. И запылают сто костров — Не жечь, а греть нам спины, И будет много катастроф, А смерти — ни единой! И, отвалившись от стола, Никто не лопнет от обжорства, И падать будут из притворства От выстрелов из-за угла. И заползут в сырую келью И вечный мрак, и страшный рак, Уступят место боль и страх Невероятному веселью! Ничто не в силах помешать Нам жить, смеяться и дышать. Мы ждём событья в радостной истоме. Для тёмных личностей в Столбах Полно смирительных рубах: Особый праздник в Сумасшедшем доме… II. И пробил час — и день возник, Как взрыв, как ослепленье! То тут, то там взвивался крик: «Остановись, мгновенье!» И лился с неба нежный свет, И хоры ангельские пели, — И люди быстро обнаглели: Твори что хочешь — смерти нет! Иной — до смерти выпивал, Но жил, подлец, не умирал, Другой — в пролёты прыгал всяко-разно, А третьего душил сосед, А тот — его… Ну, словом, все Добро и зло творили безнаказно. Тихоня-паинька не знал Ни драки, ни раздоров — Теперь он голос поднимал, Как колья от заборов. Он торопливо вынимал Из мокрых мостовых булыжник, А прежде он был тихий книжник И зло с насильем презирал. Кругом никто не умирал, И тот, кто раньше понимал Смерть как награду или избавленье, — Тот бить стремился наповал, А сам при этом напевал, Что, дескать, помнит чудное мгновенье. Учёный мир — так весь воспрял, И врач, науки ради, На людях яды проверял — И без противоядий! Вон там устроила погром, Должно быть, хунта или клика, Но все от мала до велика Живут — всё кончилось добром. Самоубийц — числом до ста — Сгоняли танками с моста, Повесившихся — скопом оживляли. Фортуну — вон из колеса… Да, день без смерти удался! Застрельщики, ликуя, пировали. …Но вдруг глашатай весть разнёс Уже к концу банкета, Что торжество не удалось, Что кто-то умер где-то В тишайшем уголке земли, Где спят и страсти, и стихии, — Реаниматоры лихие Туда добраться не смогли. Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?! И как уговорил он Смерть? Ей дали взятку — Смерть не на работе. Недоглядели, хоть реви,— Он просто умер от любви — На взлёте умер он, на верхней ноте!