Как во городе во главном, Как известно — златоглавом, В белокаменных палатах, Знаменитых на весь свет, Воплотители эпохи, Лицедеи-скоморохи — У кого дела не плохи, — Собирались на банкет. Для веселья есть причина: Ну, во-первых — дармовщина, Во-вторых — любой мужчина Может даму пригласить, И, потискав даму ону, По салону весть к балкону И без денег — по талону — Напоить… и закусить. И стоят в дверном проёме На великом том приёме На дежурстве и на стрёме Тридцать три богатыря. Им потеха — где шумиха, Там ребята эти лихо Крутят рученьки, но — тихо, Ничего не говоря. Но ханыга, прощелыга, Забулдыга и сквалыга От монгольского от ига К нам в наследство перешли, И они входящим — в спину Хором, враз: «Даёшь Мазину! Дармовую лососину! И Мишеля Пиколи!» …В кабаке старинном «Каме» Парень кушал с мужиками. Все ворочали мозгами — Кто хорош, а кто и плох. А когда кабак закрыли, Все решили: не допили. И трезвейшего снабдили, Чтоб чего-то приволок. Парень этот для начала Чуть пошастал у вокзала — Там милиция терзала Сердобольных шоферов. Он рванул тогда накатом К белокаменным палатам — Прямо в лапы к тем ребятам — По мосту, что через ров. Под дверьми всё непролазней (Как у Лобного на казни), И толпа всё безобразней — Вся колышется, гудёт. Не прорвёшься, хоть ты тресни! Но узнал один ровесник: «Это тот, который песни… Пропустите, пусть идёт!» «Не толкайте, не подвинусь, — Думал он, — а вдруг на вынос Не дадут, вот будет минус!..» Ах! Красотка на пути! Но Ивану не до крали: Лишь бы только торговали, Лишь бы дали, лишь бы дали! Время — два без десяти. У буфета всё нехитро: «Пять «четверок», два пол-литра! Эй! Мамаша! Что сердита? Сдачи можешь не давать!..» Повернулся, а средь зала Краля эта танцевала! Вся блестела, вся сияла, Как звезда — ни дать, ни взять! И упали из подмышек Две больших и пять малышек (Жалко, жалко ребятишек, Очень жаждущих в беде), И осколки, как из улья, Разлетелись — и под стулья… А пред ним мелькала тулья Золотая на звезде. Он за воздухом к балконам — Поздно! Вырвались со звоном И из сердца по салонам Покатились клапана… И, назло другим принцессам, Та — взглянула с интересом. Хоть она, — писала пресса, — Хороша, но холодна. Одуревшие от рвенья, Рвались к месту преступленья Люди плотного сложенья, Засучивши рукава. Но не сделалось скандала, Всё вокруг затанцевало — Знать, скандала не желала Предрассветная Москва. И заморские ехидны Говорили: «Ах, как стыдно! Это просто несолидно, Глупо так себя держать!..» Только негр на эту новость Укусил себя за ноготь — В Конго принято, должно быть, Так восторги выражать. …Оказал ему услугу И оркестр с перепугу, И толкнуло их друг к другу (Говорят, что сквозняком), И ушли они, не тронув Любопытных микрофонов, Так как не было талонов Спрыснуть встречу коньяком. Говорят: живут же люди В этом самом Голливуде И в Париже… Но — не будем, Пусть болтают куркули! Кстати, те, с кем был я в «Каме», Оказались мужиками: Не махали кулаками — Улыбнулись и ушли. …И пошли летать в столице Нежилые небылицы — Молодицы, не девицы, Словно деньгами сорят, В подворотнях, где потише, И в мансардах, возле крыши, И в местах ещё повыше Разговоры говорят.