Дурацкий сон, как кистенём, Избил нещадно. Невнятно выглядел я в нём И неприглядно. Во сне я лгал и предавал, И льстил легко я… А я и не подозревал В себе такое! Ещё сжимал я кулаки И бил с натугой, Но — мягкой кистию руки, А не упругой. Тускнело сновиденье, но Опять являлось. Смыкал я веки — и оно Возобновлялось! Я не шагал, а семенил, На ровном брусе Ни разу ногу не сменил — Трусил и трусил. Я перед сильным — лебезил, Пред злобным — гнулся… И сам себе я мерзок был, Но не проснулся. Да это бред — я свой же стон Слыхал сквозь дрёму! Но это мне приснился сон, А не другому. Очнулся я — и разобрал Обрывок стона, И с болью веки разодрал, Но облегчённо. И сон повис на потолке, И распластался… Сон — в руку ли? И вот в руке Вопрос остался. Я вымыл руки — он в спине Холодной дрожью! Что было правдою во сне, Что было ложью? Коль это сновиденье — мне Ещё везенье! Но — если было мне во сне Ясновиденье?! Сон — отраженье мыслей дня? Нет, быть не может! Но вспомню — и всего меня Перекорёжит. А после скажут: «Он вполне Всё знал и ведал!..» Мне будет мерзко, как во сне, В котором предал. Или — в костёр! Вдруг нет во мне Шагнуть к костру сил! Мне будет стыдно, как во сне, В котором струсил. Но скажут мне: «Пой в унисон! Жми что есть духу!..» И я пойму: вот это сон, Который в руку!