Я был и слаб, и уязвим, Дрожал всем существом своим, Кровоточил своим больным, Истерзанным нутром. И, словно в пошлом попурри, Огромный лоб возник в двери И озарился изнутри Здоровым недобром. Но властно дёрнулась рука: «Лежать лицом к стене!» И вот мне стали мять бока На липком топчане. А самый главный сел за стол, Вздохнул осатанело И что-то на меня завёл Похожее на «дело». И что-то на меня завёл Похожее на «дело». Вот в пальцах цепких и худых Смешно задёргался кадык, Нажали в пах, потом — под дых, На печень-бедолагу. Когда давили под ребро — Как ёкало мое нутро! И кровью харкало перо В невинную бумагу. В полубреду, в полупылу Разделся донага, В углу готовила иглу Нестарая карга. И от корней волос до пят По телу ужас плёлся: А вдруг уколом усыпят, Чтоб сонный раскололся?! Он, потрудясь над животом, Сдавил мне череп, а потом Предплечья мне стянул жгутом И крови ток прервал. Я было взвизгнул, но замолк — Сухие губы на замок. А он кряхтел, кривился, мок, Писал и ликовал. Он в раж вошёл — знакомый раж, Но я как заору: «Чего строчишь? А ну, покажь Секретную муру!..» Подручный — бывший психопат — Вязал мои запястья, Тускнели, выложившись в ряд, Орудия пристрастья. Я тёрт, и бит, и нравом крут, Могу — вразнос, могу — враскрут, Но тут смирят, но тут уймут — Я никну и скучаю. Лежу я голый как сокол, А главный — шмыг да шмыг за стол, Всё что-то пишет в протокол, Хоть я не отвечаю. Нет, надо силы поберечь, А то ослаб, устал, Ведь скоро пятки станут жечь, Чтоб я захохотал. Держусь на нерве, начеку, Но чувствую отвратно: Мне в горло всунули кишку — Я выплюнул обратно. Я взят в тиски, я в клещи взят — По мне елозят, егозят, Всё вызнать, выведать хотят, Всё пробуют на ощупь. Тут не пройдут и пять минут, Как душу вынут, изомнут, Всю испоганят, изорвут, Ужмут и прополощут. «Дыши, дыши поглубже ртом! Да выдохни — умрёшь!» — «У вас тут выдохни — потом Навряд ли и вздохнёшь!» Во весь свой пересохший рот Я скалюсь: «Ну, порядки! Со мною номер не пройдёт, Товарищи-ребятки!» Убрали свет и дали газ, Доска какая-то зажглась — И гноем брызнуло из глаз, И булькнула трахея. И он зверел, входил в экстаз, Приволокли зачем-то таз… Я видел это как-то раз — Фильм в качестве трофея. Ко мне заходят со спины И делают укол… «Колите, сукины сыны, Но дайте протокол!» Я даже на колени встал, Я к тазу лбом прижался; Я требовал, и угрожал, Молил и унижался. Но туже затянули жгут, Вон вижу я — спиртовку жгут, Все рыжую чертовку ждут С волосяным кнутом. Где-где, а тут своё возьмут! А я гадаю, старый шут: Когда же раскалённый прут — Сейчас или потом? Шабаш калился и лысел, Пот лился горячо, Раздался звон — и ворон сел На белое плечо. И ворон крикнул: «Nеvеr mоrе!» Проворен он и прыток, Напоминает: прямо в морг Выходит зал для пыток. Я слабо подымаю хвост, Хотя для них я глуп и прост: «Эй! За пристрастный ваш допрос Придётся отвечать! Вы, как вас там по именам, Вернулись к старым временам! Но протокол допроса нам Обязаны давать!» И я через плечо кошу На писанину ту: «Я это вам не подпишу, Покуда не прочту!» Мне чья-то жёлтая спина Ответила бесстрастно: «А ваша подпись не нужна — Нам без неё всё ясно». «Сестрёнка, милая, не трусь — Я не смолчу, я не утрусь, От протокола отопрусь При встрече с адвокатом! Я ничего им не сказал, Ни на кого не показал, Скажите всем, кого я знал: Я им остался братом!» Он молвил, подведя черту: Читай, мол, и остынь! Я впился в писанину ту, А там — одна латынь… В глазах — круги, в мозгу — нули, Проклятый страх, исчезни: Они же просто завели Историю болезни!