На стене висели в рамах бородатые мужчины. Все в очочках на цепочках, по-народному — в пенсне. Все они открыли что-то, все придумали вакцины, Так что если я не умер — это всё по их вине. Доктор молвил: «Вы больны» — И меня заколотило, И сердечное светило Улыбнулось со стены. Здесь не камера — палата, Здесь не нары, а скамья, Не подследственный, ребята, А исследуемый я! И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол! Мне известен Склифосовский — основатель института, Мне знаком товарищ Боткин — он желтуху изобрёл. В положении моём Лишь чудак права качает: Доктор если осерчает, Так упрячет в «жёлтый дом». Всё зависит в «доме» оном От тебя от самого: Хочешь — можешь стать Будённым, Хочешь — лошадью его! У меня мозги за разум не заходят — верьте слову, Задаю вопрос с намёком, то есть лезу на скандал: «Если б Кащенко, к примеру, лёг лечиться к Пирогову — Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…» Но и врач не лыком шит — Он хитёр и осторожен. «Да, вы правы, но возможен Ход обратный, — говорит. — Вот палата на пять коек, Вот профессор входит в дверь, Тычет пальцем: «Параноик». И пойди его проверь!» Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку, Я за вами, дорогие, как за каменной стеной, На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку: Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной! Род мой крепкий — все в меня; Правда прадед был незрячий; Свёкор мой — белогорячий, Но ведь свёкор не родня! «Доктор, мы здесь с глазу на глаз, Отвечай же мне, будь скор: Или будет мне диагноз, Или будет приговор?» Доктор мой, и санитары, и светила — все смутились, Заоконное светило закатилось за спиной, И очочки на цепочке как бы влагой замутились, У отца желтухи щёчки вдруг покрылись белизной. И нависло остриё, В страхе съёжилась бумага… Доктор действовал на благо — Жалко, благо не моё. Но не лист — перо стальное Грудь проткнуло, как стилет! Мой диагноз — паранойя, Это значит — пара лет!