Мне судьба — до последней черты, до креста Спорить до хрипоты (а за ней — немота), Убеждать и доказывать с пеной у рта, Что не то это вовсе, не тот и не та, Что лабазники врут про ошибки Христа, Что пока ещё в грунт не влежалась плита. Триста лет под татарами — жизнь ещё та: Маета трёхсотлетняя и нищета. Но под властью татар жил Иван Калита, И уж был не один, кто один — против ста. {Пот} намерений добрых и бунтов тщета, Пугачёвщина, кровь и опять — нищета… Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, — Повторю даже в образе злого шута. Но не стоит предмет, да и тема не та: Суета всех сует — всё равно суета. Только чашу испить — не успеть на бегу, Даже если разбить — всё равно не могу; Или выплеснуть в наглую рожу врагу? Не ломаюсь, не лгу — всё равно не могу; На вертящемся гладком и скользком кругу Равновесье держу, изгибаюсь в дугу! Что же с чашею делать?! Разбить — не могу! Потерплю — и достойного подстерегу. Передам — и не надо держаться в кругу И в кромешную тьму, и в неясную згу. Другу передоверивши чашу, сбегу! Смог ли он её выпить — узнать не смогу. Я с сошедшими с круга пасусь на лугу, Я о чаше невыпитой — здесь ни гугу, Никому не скажу, при себе сберегу, А сказать — и затопчут меня на лугу. Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу! Может, кто-то когда-то поставит свечу Мне за голый мой нерв, на котором кричу, И весёлый манер, на котором шучу… Даже если сулят золотую парчу Или порчу грозят напустить — не хочу! На ослабленном нерве я не зазвучу — Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу! Лучше я загуляю, запью, заторчу, Всё, что ночью кропаю, — в чаду растопчу, Лучше голову песне своей откручу — Но не буду скользить, словно пыль по лучу! …Если всё-таки чашу испить мне судьба, Если музыка с песней не слишком груба, Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, — Я умру и скажу, что не всё суета!