Ещё — ни холодов, ни льдин, Земля тепла, красна калина, А в землю лёг ещё один На Новодевичьем мужчина. Должно быть, он примет не знал, Народец праздный суесловит, Смерть тех из нас всех прежде ловит, Кто понарошку умирал. Коль так, Макарыч, — не спеши, Спусти колки, ослабь зажимы, Пересними, перепиши, Переиграй — останься живым. Но, в слёзы мужиков вгоняя, Он пулю в животе понёс, Припал к земле, как верный пёс… А рядом куст калины рос — Калина красная такая. Смерть самых лучших намечает — И дёргает по одному. Такой наш брат ушёл во тьму! Не буйствует и не скучает. А был бы «Разин» в этот год… Натура где? Онега? Нарочь? Всё — печки-лавочки, Макарыч, — Такой твой парень не живёт! Ты белые стволы берёз Ласкал в киношной гулкой рани, Но успокоился всерьёз, Решительней чем на экране. Вот после временной заминки Рок процедил через губу: «Снять со скуластого табу — За то что он видал в гробу Все панихиды и поминки. Того, с большой душою в теле И с тяжким грузом на горбу, Чтоб не испытывал судьбу, Взять утром тёпленьким в постели!» И после непременной бани, Чист перед Богом и тверёз, Взял да и умер он всерьёз — Решительней, чем на экране. Гроб в грунт разрытый опуская Средь новодевичьих берёз, Мы выли, друга отпуская В загул без времени и края… А рядом куст сирени рос — Сирень осенняя, нагая…