Я оглох от ударов ладоней, Я ослеп от улыбок певиц, — Сколько лет я страдал от симфоний, Потакал подражателям птиц! Сквозь меня многократно просеясь, Чистый звук в ваши уши летел. Стоп! Вот — тот, на кого я надеюсь, Для кого я все муки стерпел. Сколько лет в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл — шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал… На «низах» его голос утробен, На «верхах» он подобен ножу, — Он покажет, на что он способен, Но и я кое-что покажу! Он поёт задыхаясь, с натугой, Он устал, как солдат на плацу, Я тянусь своей шеей упругой К золотому от пота лицу. Сколько лет в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл — шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал… Только вдруг: «Человече, опомнись — Что поёшь?! Отдохни — ты устал. Это — патока, сладкая помесь! Зал, скажи, чтобы он перестал!..» Всё напрасно — чудес не бывает. Я качаюсь, я еле стою, — Он бальзамом мне горечь вливает В микрофонную глотку мою. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл — шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал… В чём угодно меня обвините, Только — против себя не пойдёшь: По профессии я усилитель — Я страдал, но усиливал ложь. Застонал я — динамики взвыли, — Он сдавил мое горло рукой… Отвернули меня, умертвили — Заменили меня на другой. Тот, другой, — он всё стерпит и примет, Он навинчен на шею мою. Часто нас заменяют другими, Чтобы мы не мешали вранью. …Мы в чехле очень тесно лежали — Я, штатив и другой микрофон, — И они мне, смеясь, рассказали, Как он рад был, что я заменён.