Всю войну под завязку я всё к дому тянулся, И хотя горячился — воевал делово, Ну а он торопился, как-то раз не пригнулся И в войне взад-вперёд обернулся за два года — всего ничего. Не слыхать его пульса С сорок третьей весны, Ну а я окунулся В довоенные сны. И гляжу я дурея, Но дышу тяжело: Он был лучше, добрее, добрее, добрее, добрее, Ну а мне — повезло. Я за пазухой не жил, не пил с Господом чая, Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол, Но мне женщины молча намекали, встречая: Если б ты там навеки остался — может, мой бы обратно пришёл! Для меня не загадка Их печальный вопрос, Мне ведь тоже несладко, Что у них не сбылось. Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел! Я случайно вернулся, вернулся, вернулся, вернулся, Ну а ваш — не сумел». Он кричал напоследок, в самолёте сгорая: «Ты живи! Ты дотянешь!» — доносилось сквозь гул. Мы летали под Богом возле самого рая, Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я — до земли дотянул. Встретил лётчика сухо Райский аэродром. Он садился на брюхо, Но не ползал на нём. Он уснул — не проснулся, Он запел — не допел. Так что я вот вернулся, вернулся, вернулся, вернулся, Ну а он — не сумел. Я кругом и навечно виноват перед теми, С кем сегодня встречаться я почёл бы за честь, Но хотя мы живыми до конца долетели — Жжёт нас память и мучает совесть, у кого, у кого она есть. Кто-то скупо и чётко Отсчитал нам часы Нашей жизни короткой, Как бетон полосы, И на ней — кто разбился, Кто взлетел навсегда… Ну а я приземлился, а я приземлился — Вот какая беда…