Вот я вошёл, и дверь прикрыл, И показал бумаги, И так толково объяснил, Зачем приехал в лагерь!.. Начальник — как уключина: Скрипит — и ни в какую. «В кино мне роль поручена, — Опять ему толкую. — И вот для изучения — Такое ремесло — Имею направление. Дошло теперь?» — «Дошло! Вот это мы приветствуем! Чтоб было, как с копирки. Ещё бы вам под следствием Полгодика в Бутырке, Чтоб ощутить затылочком, Что чуть не расстреляли, Потом — по пересылочкам… Тогда бы вы сыграли!» Внушаю бедолаге я Настойчиво, с трудом: «Мне нужно — прямо с лагеря, Не бывши под судом». — «Да вы ведь знать не знаете, За что вас осудили. Права со мной качаете, А вас ещё не брили». — «Побреют! — рожа сплющена, Но всё же знать желаю. — А что уже упущено — Талантом наверстаю…» — «Да что за околесица? — Опять он возражать. — Пять лет в четыре месяца? Экстерном, так сказать?» Он даже шаркнул мне ногой (Для секретарши Светы): «У нас, товарищ дорогой, — Не университеты. У нас не выйдет с кондачка Из ничего — конфетка. Здесь — от звонка и до звонка, У нас — не пятилетка. Так что давай-ка ты, валяй!.. Какой с артиста толк? У нас своих — хоть отбавляй,» — Сказал он и умолк. Я снова вынул пук бумаг, Ору до хрипа в глотке: Мол не имеешь права, враг, Мы здесь не в околотке! Мол, я начальству доложу, Оно, мол, разберётся!.. Я стервенею, в роль вхожу, А он, гляжу, — сдаётся. Я в раже, удержа мне нет, Бумагами трясу: «Мне некогда сидеть пять лет — Премьера на носу!»