На утесе том дымится Аутафорт, сложен во прах, И пред ставкой королевской Властелин его в цепях. «Ты ли, что мечом и песней Поднял бунт на всех концах, Что к отцу в непослушанье У детей вселил в сердцах? Тот ли здесь, что выхвалялся, Не стыдяся никого, Что ему и половины, Хватит духа своего? Если мало половины, Призови его всего Замок твой отстроить снова, Снять оковы с самого». «Мой король и повелитель, Пред тобой Бертран де Борн, Что возжег единой песнью Перигорд и Вентадорн, Что у мощного владыки Был в глазу колючий терн, Тот, из-за кого гнев отчий Короля пылал как горн. Дочь твоя сидела в зале С ней был герцог обручен, И гонец мой спел ей песню, Мною песне обучен, Спел, как сердце в ней гордилось, Что певец в нее влюблен, И убор невесты пышный Весь слезами стал смочен. В бой твой лучший сын воспрянул, Кинув долю без забот, Как моих воинских песен Гром донес к нему народ. На коня он сел поспешно, Сам я знамя нес вперед. Тут стрелою он пронзенный У Монфортских пал ворот! На руках моих он, бедный, Окровавленный лежал, Не от боли, — от проклятья Он отцовского дрожал. Вдаль к тебе он тщетно руку На прощанье простирал, Но твоей не повстречавши, Он мою еще пожал. Тут, как Аутафорт мой, горе Надломило силача: Ни вполне, ни вполовину, Ни струны и ни меча. Лишь расслабленного духом Ты сразил меня сплеча; Для одной лишь песни скорби Он поднялся сгоряча». И король челом поникнул: «Сына мне ты возмутил, Сердце дочери пленил ты — И мое ты победил. Дай же руку, друг сыновний, За него тебя простил! Прочь оковы! — Твоего же Духа вздох я ощутил».