Ночью буря разозлилась, Крыша снегом опушилась, И собаки — по щелям. Липнет глаз от резкой пыли, И огни уж потушили Вдоль села по всем дворам. Лишь в избушке за дорогой Одинокий и убогой Огонек в окне горит. В той избушке только двое. Кто их знает — что такое Брат с сестрою говорит? «Помнишь то, что, умирая, Говорила нам родная И родимый? — отвечай!.. Вот теперь — что день, то гонка, И крикливого ребенка, Повек девкою, качай! И когда же вражья сила Вас свела? — Ведь нужно ж было Завертеться мне в извоз!.. Иль ответить не умеешь? Что молчишь и что бледнеешь? Право, девка, не до слез!» — «Братец милый, ради бога, Не гляди в глаза мне строго: Я в ночи тебя боюсь». — «Хоть ты бойся, хоть не бойся, А сойдусь — не беспокойся, С ним по-свойски разочтусь!» Ветер пуще разыгрался; Кто-то в избу постучался. «Кто там?» — брат в окно спросил. — «Я прохожий — и от снега До утра ищу ночлега», — Чей-то голос говорил. — «Что ж ты руки-то поджала? Люльку вдоволь, чай, качала. Хоть грусти, хоть не грусти; Нет меня — так нет и лени! Побеги проворней в сени Да прохожего впусти». Чрез порог вступил прохожий; Помолясь на образ божий, Поклонился брату он; А сестре как поклонился Да взглянул, — остановился, Точно громом поражен. Все молчат. Сестра бледнеет, Никуда взглянуть не смеет; Исподлобья брат глядит; Всё молчит, — лучина с треском Лишь горит багровым блеском, Да по кровле ветр шумит.