1 Октавами и повесть, признаюсь! И, полноте, ну что я за писатель? У нас беда — и, право, я боюсь, Так, ни за что, услышишь: подражатель! А по размеру, я на вас сошлюсь, И вы нередко судите, читатель. Но что же делать? Видно, так и быть: Бояться волка — в лес нельзя ходить. 2 Вы знаете, деревню я люблю И зимний быт. Плохой я горожанин. Я этой жизни душной не терплю, И повестью напомню образ Танин, Сугробами деревню завалю, Как некогда январский «Москвитянин»… Но, — виноват, я знаю, вам милей Тверской бульвар неведомых полей! 3 Вас не займет отлогий косогор, И ветхий храм с безмолвной колокольней, И синий лес по скату белых гор; Не станете вы внутренно довольней Рассматривать старинный барский двор И в тех местах молиться богомольней; Но, верно, есть в них скрытая печаль: Иначе что ж, — зачем же мне их жаль? 4 Там у меня ни близких, ни родни, Но, знать, душе напомнили те горы Места иные, где в былые дни Звучали в замках рыцарские шпоры, Блистали в окнах яркие огни И дамские роскошные уборы И где теперь — давно ли был я там? — Ни зал, ни шпор, ни благородных дам. 5 Да, всё пройдет своею чередой! Давно ли он, романтиков образчик, Про степь и глушь беседовал со мной? Он был и славный малый, и рассказчик; Но вот вся жизнь его покрыта мглой, Он сам давно улегся в долгий ящик. Но помню я в его рассказах ночь: Я вам рассказ тот передам точь-в-точь. 6 — Шестнадцать лет, я помню, было мне. Близ той деревни жил и я когда-то. Не думайте, что я герой вполне, Что жизнь моя страданьями богата. Пришла пора — и вздумалось родне Почти ребенка превратить в солдата. Казалось, вдаль стремился я душой, Но я любил, то был обман пустой. 7 Кто юных лет волнения не знал И первой страсти, пылкой, но послушной, Во дни надежд о счастьи не мечтал С веселием улыбки простодушной, И кто к ногам судьбы не повергал Кровавых жертв любви великодушной? И всё пройдет, — нельзя же век любить; Но есть и то, чего нельзя забыть. 8 Пора, пора из теплого гнезда На зов судьбы далекой подниматься! Смеркался день, вечерняя звезда Вдали зажглась; я начал одеваться. До их села недальняя езда; Перед отъездом должно распрощаться. Готова тройка, порский снег взвился, И колокольчик жалко залился. 9 «Пошел, пошел! всего верст двадцать пять; Да льдом поедем, там езда ровнее. Смотри, чтоб нам в село не опоздать, Хотя домой приедем и позднее. Ты коренной-то не давай скакать». Я нашей тройки не видал дружнее (И вам, я чай, случалось ездить льдом); Да вот и церковь, вот господский дом! 10 Не стану я описывать фасад Старинного их дома. Из гостиной В стекло балкона виден голый сад С беседкою и сонною куртиной. Признаться вам, ребяческий мой взгляд Тогда иною занят был картиной, И маменьке, хозяйке дома, чуть Я не забыл примолвить что-нибудь. 11 Зато она рассыпала слова… (За хлеб и соль ее хвалили миром) Радушная соседка и вдова, Как водится, была за бригадиром; Ее сынок любимый (голова!) Жил в отпуску усатым кирасиром. Где он теперь, не знаю, право, я; Но что за дочки! — Чудная семья! 12 Их было две. Нам должно их назвать: Пожалуй, мы хоть старшую Варварой, Меньшую Александрой станем звать. Они прекрасны были. Чудной парой, Для всех заметно, любовалась мать; Хоть иногда своей красою старой Блистать хотела, что греха таить! Но женщине как это не простить? 13 Мы младшую оставим: что нам в ней? Она блондинка стройная, положим, Но этот взгляд и смысл ее речей — Всё говорит, что и лицом пригожим И талией она горда своей, Что весело ей нравиться прихожим. Зато Варвара — томная луна, Как ты была прекрасна и скромна! 14 Ее не раз и прежде я видал, Когда случался близко у соседства Какой-нибудь необычайный бал По случаю крестин или наследства; Но в этот миг в душе припоминал Я образ, мне знакомый с малолетства, — И не ошибся: в городе одном Мы с ними жили, рядом был их дом. 15 Что ж можно лучше выдумать? — И мать Припомнила ту счастливую пору И прочее. Я должен был внимать Хозяйки доброй искреннему вздору. Сынок меня придумал занимать: Велел привесть любимую мне свору, — И я хвалил за стать его борзых, А мне, признаться, было не до них. 16 Я и забыл: день святочный был то. Зажгли огни; мы с Варенькой сидели; Большое блюдо было налито, Дворовые над блюдом песни пели, И сердце ими было занято, С гаданьями предчувствия кипели. Я посмотрел на милое лицо… И за меня она дала кольцо. 17 С каким отрадным страхом я внимал Тех вещих песен роковому звуку! Но вот мое кольцо — я услыхал В моем припеве близкую разлуку: Как будто я давно о том не знал! Но Варенька мне тихо сжала руку И капли слез едва сдержать я мог; Но улетел неосторожный вздох. 18 Другой сосед приехал — он жених. Но стол готов в диванной с самоваром, И Варенька исчезла. В этот миг Сосед-жених мне был небесным даром: Им занялись. Я ускользнул от них. «Вы не в столовой?» — Обдало как варом Меня от этих слов… Но этот взор! О, я вполне ей верил с этих пор! 19 Мы говорили бог знает о чем: Скучают ли они в своем именьи, О сельском лете, о весне, потом О Шиллере, о музыке и пеньи. «Я вам спою… Скажите, вам знаком Романс такой-то?» — В сладком упоеньи Едва-едва касался я земли… Но чай простыл и самовар снесли. 20 В столовую я вышел… Боже мой, Какое счастье: заняты гаданьем! И я прошел нарочно пред толпой И тихо скрылся. Чудным обаяньем Меня влекло за двери. За стеной Дрожали струны сладостным бряцаньем… Нет, я не в силах больше, не могу — На тайный зов я к милой побегу. 21 Серебряная ночь гляделась в дом… Она без свеч сидела за роялью. Луна была так хороша лицом И осыпала пол граненой сталью; А звуки песни разлились кругом Какою-то мучительной печалью: Всё вместе было чувства торжество, Но то была не жизнь, а волшебство. 22 И, сам не свой, я, наклоняясь, чуть Не покрывал кудрей ее лобзаньем, И жаждою моя горела грудь; Хотелось мне порывистым дыханьем Всю душу звуков сладостных вдохнуть — И выдохнуть с последним издыханьем! Дрожали звуки на ее устах, Дрожали слезы на ее глазах. 23 «Вы знаете, — сказала мне она, — Что я владею чудным талисманом? Хотите ли, я буду вам видна Всегда, везде, с луною, за туманом?» Несбыточным была душа полна, Я счастлив был ребяческим обманом. Что б ни было — я верил всей душой, — И для меня слилась она с луной. 24 Я был вдали, ее я позабыл, Иные страсти овладели мною; Я даже снова искренно любил, — Но каждый раз, когда ночной порою Засветится воздушный хор светил, — Я увлечен волшебницей луною.