Я знал, что нам близкое горе грозило, Но я не боялся при ней ничего, — Она как надежда была предо мною, И я не боялся при ней ничего. И пела она мне про сладость страданья, Про тайную радость страданья любви, Про тайную ясность святой благодати, Про тайный огонь в возмущенной крови. И, павши на грудь к ней, я горько заплакал, Я горько заплакал и весь изнемог, Рыдал я и слышал рыдания милой. Но слез ее теплых я видеть не мог. Я голову поднял, но горькие слезы Исчезли с ресницы и с ока ея… Она улыбнулась, как будто невольно, Какую-то радость в душе затая. О друг мой! Ты снова беспечно-игрива! Зачем ты беспечно-игрива опять? Хотя б ты из песни своей научилась, Из песни своей научилась страдать!