Пускай Поэт с кадильницей наемной Гоняется за счастьем и молвой, Мне страшен свет, проходит век мой темный В безвестности, заглохшею тропой. Пускай певцы гремящими хвалами Полубогам бессмертие дают, Мой голос тих, и звучными струнами Не оглашу безмолвия приют. Пускай любовь Овидии поют, Мне не дает покоя Цитерея, Счастливых дней Амуры мне не вьют: Я сон пою, бесценный дар Морфея — И научу, как должно в тишине Покоиться в приятном, крепком сне. Приди, о Лень! приди в мою пустыню. Тебя зовут прохлада и покой; В одной тебе я зрю свою богиню; Готово все для гостьи молодой. Все тихо здесь — докучный шум укрылся За мой порог; на светлое окно Прозрачное спустилось полотно, И в темный ниш, где сумрак воцарился, Чуть крадется неверный свет дневной. Вот мой диван. Приди ж в обитель мира; Царицей будь, я пленник ныне твой. Все, все твое: вот краски, кисть и Лира, — Учи меня, води моей рукой. А вы, друзья моей прелестной музы, Которыми любви забыты узы, Которые владычеству земли Конечно сон спокойный предпочли, О мудрецы! дивиться вам умея, Для вас одних я ныне трон Морфея Поэзии цветами обовью, Для вас одних блаженство воспою. Внемлите же с улыбкой снисхожденья Моим стихам, урокам наслажденья. В назначенный природой неги час Хотите ли забыться каждый раз В ночной тиши, средь общего молчанья, В объятиях игривого мечтанья? Спешите же под сельской мирный кров, Там можно жить и праздно и беспечно, Там прямо рай; но прочь от городов, Где крик и шум ленивцев мучит вечно. Согласен я: в них можно целый день С прелестницей ловить веселья тень; В платок зевать, блистая в модном свете: На бале в ночь вертеться на паркете, Но можно ли вкушать отраду снов? Настала тень, — уснуть лишь я готов, Обманутый призраками ночными, И вот уже, при свете фонарей, На бешеной четверке лошадей. Стуча, гремя колесами златыми, Катится Спесь под окнами моими. Я дремлю вновь, вновь улица дрожит — На скучный бал Рассеянье летит… О боже мой! ужели здесь ложатся, Чтобы всю ночь бессонницей терзаться Еще стучат, а там уже светло, И где мой сон? не лучше ли в село? Там рощица листочков трепетаньем, В лугу поток таинственным журчаньем, Златых полей, долины тишина: В деревне все к томленью клонит сна. О сладкой сон, ничем не возмущенный! Один петух, зарею пробужденный, Свой резкой крик подымет, может быть: Опасен он — он может разбудить. Итак, пускай, в сералях удаленны, Султаны кур гордятся заключенны Иль поселян сзывают на поля: Мы спать хотим, любезные друзья. Стократ блажен, кто может сном забыться Вдали столиц, карет и петухов! Но сладостью веселой ночи снов Не думайте вы даром насладиться Средь мирных сел, без всякого труда. Что ж надобно? — Движенье, господа! Похвальна лень, но есть всему пределы. Смотрите: Клит, в подушках поседелый, Размученный, изнеженный, больной, Весь век сидит с подагрой и тоской. Наступит день; несчастный, задыхаясь, Кряхтя, ползет с постели на диван; Весь день сидит; когда ж ночной туман Подернет свет, во мраке расстилаясь, С дивана Клит к постеле поползет. И как же ночь несчастный проведет? В покойном сне, в приятном сновиденье? Нет! сон ему не радость, а мученье; Не маками, тяжелою рукой Ему Морфей закроет томны очи, И медленной проходят чередой Для бедного часы угрюмой ночи. Я не хочу, как общий друг Берту, Предписывать вам тяжкие движенья: Упрямый плуг, охоты наслажденья. Нет, в рощи я ленивца приглашу: Друзья мои, как утро здесь прекрасно! В тиши полей, сквозь тайну сень дубрав, Как юный день сияет гордо, ясно! Светлеет все: друг друга перегнав, Журчат ручьи, блестят брега безмолвны; Еще роса над свежей муравой; Златых озер недвижно дремлют волны. Друзья мои! возьмите посох свой, Идите в лес, бродите по долине, Крутых холмов устаньте на вершине, И в долгу ночь глубок ваш будет сон. Как только тень оденет небосклон, Пускай войдет отрада жизни нашей, Веселья бог с широкой, полной чашей, И царствуй, Вакх, со всем двором своим. Умеренно пируйте, други, с ним: Стакана три шипящими волнами Румяных вин налейте вы полней; Но толстый Ком с надутыми щеками, Не приходи стучаться у дверей. Я рад ему, но только за обедом, И дружески я в полдень уберу Его дары; но, право, ввечеру Гораздо я дружней с его соседом. Не ужинать — святой тому закон, Кому всего дороже легкий сон. Брегитесь вы, о дети мудрой лени! Обманчивой успокоенья тени. Не спите днем: о горе, горе вам, Когда дремать привыкли по часам! Что ваш покой? бесчувствие глубоко. Сон истинный от вас уже далеко. Не знаете веселой вы мечты; Ваш целый век — несносное томленье, И скучен сон, и скучно пробужденье, И дни текут средь вечной темноты. Но ежели в глуши, близ водопада, Что под горой клокочет и кипит, Прелестный сон, усталости награда, При шуме волн на дикой брег слетит, Покроет взор туманной пеленою, Обнимет вас, и тихою рукою На мягкой мох преклонит, осенит: О! сладостно близ шумных вод забвенье. Пусть долее продлится ваш покой, Завидно мне счастливца наслажденье. Случалось ли ненастной вам порой Дня зимнего, при позднем, тихом свете, Сидеть одним, без свечки в кабинете: Все тихо вкруг; березы больше нет; Час-от-часу темнеет окон свет; На потолке какой-то призрак бродит; Бледнеет угль, и синеватый дым, Как легкий пар, в трубу виясь уходит; И вот, жезлом невидимым своим Морфей на все неверный мрак наводит. Темнеет взор; «Кандид» из ваших рук, Закрывшися, упал в колени вдруг; Вздохнули вы; рука на стол валится, И голова с плеча на грудь катится, Вы дремлете! над вами мира кров: Нежданный сон приятней многих снов! Душевных мук волшебный исцелитель, Мой друг Морфей, мой давный утешитель! Тебе всегда я жертвовать любил, И ты жреца давно благословил: Забуду ли то время золотое, Забуду ли блаженный неги час, Когда, в углу под вечер притаясь, Я призывал и ждал тебя в покое… Я сам не рад болтливости своей, Но детских лет люблю воспоминанье. Ах! умолчу ль о мамушке моей, О прелести таинственных ночей, Когда в чепце, в старинном одеянье, Она, духов молитвой уклоня, С усердием перекрестит меня И шопотом рассказывать мне станет О мертвецах, о подвигах Бовы… От ужаса не шелохнусь бывало, Едва дыша, прижмусь под одеяло, Не чувствуя ни ног, ни головы. Под образом простой ночник из глины Чуть освещал глубокие морщины, Драгой антик, прабабушкин чепец И длинный рот, где зуба два стучало, — Все в душу страх невольный поселяло. Я трепетал — и тихо наконец Томленье сна на очи упадало. Тогда толпой с лазурной высоты На лотке роз крылатые мечты, Волшебники, волшебницы слетали, Обманами мой сон обворожали. Терялся я в порыве сладких дум; В глуши лесной, средь муромских пустыней Встречал лихих Полканов и Добрыней, И в вымыслах носился юный ум… Но вы прошли, о ночи безмятежны! И юности уж возраст наступил… Подайте мне Альбана кисти нежны, И я мечту младой любви вкусил. И где ж она? Восторгами родилась, И в тот же миг восторгом истребилась. Проснулся я; ищу на небе день, Но все молчит; луна во тьме сокрылась И вкруг меня глубокой ночи тень. Но сон мой тих! беспечный сын Парнаса В ночной тиши я с рифмою не бьюсь, Не вижу ввек ни Феба, ни Пегаса, Ни старый двор каких-то старых муз. Я не герой, по лаврам не тоскую: Спокойствием и негой не торгую, Не чудится мне ночью грозный бой; Я не богач — и лаем пес привратный Не возмущал мечты моей приятной; Я не злодей, с волненьем и тоской Не зрю во сне кровавых приведений, Убийственных детей предрассуждений И в поздний час ужасный бледный Страх Не хмурится угрюмо в головах.