Бьют женщину. Блестит белок. В машине темень и жара. И бьются ноги в потолок, как белые прожектора! Бьют женщину. Так бьют рабынь. Она в заплаканной красе срывает ручку как рубильник, выбрасываясь на шоссе! И взвизгивали тормоза. К ней подбегали, тормоша. И волочили и лупили лицом по лугу и крапиве… Подонок, как он бил подробно, стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг! Вонзался в дышащие ребра ботинок узкий, как утюг. О, упоенье оккупанта, изыски деревенщины… У поворота на Купавну бьют женщину. Бьют женщину. Веками бьют, бьют юность, бьет торжественно набата свадебного гуд, бьют женщину. А от жаровен на щеках горящие затрещины? Мещанство, быт — да еще как! — бьют женщину. Но чист ее высокий свет, отважный и божественный. Религий — нет, знамений — нет. Есть Женщина!.. …Она как озеро лежала, стояли очи как вода, и не ему принадлежала как просека или звезда, и звезды по небу стучали, как дождь о черное стекло, и, скатываясь, остужали ее горячее чело.