В садах впервые загорелись маки, И лету рад и вольно дышит город Приморским ветром, свежим и соленым. По рекам лодки пестрые скользят, И юных липок легонькие тени — Пришелиц милых на сухом асфальте,— Как свежая улыбка… Вдруг горькие ворвались в город звуки, Из хора эти голоса — из хора сирот,— И звуков нет возвышенней и чище, Не громкие, но слышны на весь мир. И в рупоре сегодня этот голос, Пронзительный, как флейта. Он несется Из-под каштанов душного Парижа, Из опустевших рейнских городов, Из Рима древнего. И он доходчив, Как жаворонка утренняя песня. Он — всем родной и до конца понятный… О, это тот сегодня говорит, Кто над своей увидел колыбелью Безумьем искаженные глаза, Что прежде на него всегда глядели, Как две звезды,— и это тот, Кто спрашивал: «Когда отца убили?» Ему никто не смеет возразить, Остановить его и переспорить… Вот он, светлоголовый, ясноглазый, Всеобщий сын, всеобщий внук. Клянемся, Его мы сохраним для счастья мира!