Невысокие, сырые, Были комнаты в дому. Называть ее Марией Трудно сердцу моему. Три окошка, три ступени, Темный дикий виноград, Бедной жизни бедный гений Из окошка смотрит в сад. И десятый вальс Шопена До конца не дозвучит, Свежескошенного сена Рядом струйка пробежит. Не забудешь, не изменишь, Не расскажешь никому? А потом был продан ‘Рениш’, Только шелк шумел в дому. Синий шелк простого платья, А душа еще была От последнего объятья Легче птичьего крыла. В листьях за ночь облетевших Невысокое крыльцо, И на пальцах похудевших Бирюзовое кольцо, И горячечный румянец, Сине-серые глаза, И снежинок ранних танец, Почерневшая лоза. Шубку на плечи, смеется, Не наденет в рукава, Ветер дунет, снег взовьется… Вот и все, чем смерть жива.