Белла Ахмадулина — Биографическая справка
Все началось далекою порой, в младенчестве, в его начальном классе, с игры в многозначительную роль: — быть Мусею, любимой меньше Аси. Бегом, в Тарусе, босиком, в росе, без промаха — непоправимо мимо, чтоб стать любимой менее, чем все, чем все, что в этом мире не любимо. Да и за что любить ее, кому? Полюбит ли мышиный сброд умишек то чудище, несущее во тьму всеведенья уродливый излишек? И тот изящный звездочет искусств и счетовод безумств витиеватых не зря не любит излученье уст, пока еще ни в чем не виноватых. Мила ль ему незваная звезда, чей голосок, нечаянно, могучий, его освобождает от труда старательно содеянных созвучий? В приют ее — меж грязью и меж льдом! Но в граде чернокаменном, голодном, что делать с этим неуместным лбом? Где быть ему, как не на месте лобном? Добывшая двугорбием ума тоску и непомерность превосходства, она насквозь минует терема всемирного бездомья и сиротства. Любая милосердная сестра жестокосердно примирится с горем, с избытком рокового мастерства — во что бы то ни стало быть изгоем. Ты перед ней не виноват, Берлин! Ты гнал ее, как принято, как надо, но мрак твоих обоев и белил еще не ад, а лишь предместье ада. Не обессудь, божественный Париж, с надменностью ты целовал ей руки, он все же был лишь захолустьем крыш, провинцией ее державной муки. Тягаться ль вам, селения беды, с непревзойденным бедствием столицы, где рыщет Марс над плесенью воды, тревожа тень кавалерист — девицы? Затмивший золотые города, чернеет двор последнего страданья, где так она нища и голодна, как в высшем средоточье мирозданья. Хвала и предпочтение молвы Елабуге, пред прочею землею. Кунсткамерное чудо головы изловлено и схвачено петлею. Всего-то было горло и рука, в пути меж ними станет звук строкою, все тот же труд меж горлом и рукою, и смертный час — не больше, чем строка. Но ждать так долго! Отгибая прядь, поглядывать зрачком — красна ль рябина, и целый август вытерпеть? О, впрямь ты — сильное чудовище, Марина.