Так и сижу — царевна Несмеяна, ем яблоки, и яблоки горчат. — Царевна, отвори нам! Нас немало! — под окнами прохожие кричат. Они глядят глазами голубыми и в горницу являются гурьбой, здороваются, кланяются, имя «Царевич» говорят наперебой. Стоят и похваляются богатством, проходят, златом-серебром звеня. Но вам своим богатством и бахвальством, царевичи, не рассмешить меня. Как ум моих царевичей напрягся, стараясь ради красного словца! Но и сама слыву я не напрасно глупей глупца, мудрее мудреца. Кричат они: — Какой верна присяге,. царевна, ты — в суровости своей? — Я говорю: — Царевичи, присядьте. Царевичи, постойте у дверей. Зачем кафтаны новые надели и шапки примеряли к головам? На той неделе, о, на той неделе — смеялась я, как не смеяться вам. Входил он в эти низкие хоромы, сам из татар, гулявших по Руси, и я кричала: «Здравствуй, мой хороший! — Вина отведай, хлебом закуси». — А кто он был? Богат он или беден? В какой он проживает стороне? — Смеялась я: — Богат он или беден, румян иль бледен — не припомнить мне.. Никто не покарает, не измерит вины его. Не вышло ни черта. И все же он, гуляка и изменник, не вам чета. Нет. Он не вам чета.