Грядущий день намечен был вчерне, насущный день так подходил для пенья, и четверо, достойных удивленья, гребцов со мною плыли на челне. На ненаглядность этих четверых все бы глядела до скончанья взгляда, и ни о чем заботиться не надо: душа вздохнет — и слово сотворит. Нас пощадили небо и вода, и, уцелев меж бездною и бездной, для совершенья распри бесполезной поплыли мы, не ведая — куда. В молчании достигли мы земли, до времени сохранные от смерти. Но что-нибудь да умерло на свете, когда на берег мы поврозь сошли. Твои гребцы погибли, Арион. Мои спаслись от этой лютой доли. Но лоб склоню — и опалит ладони сиротства высочайший ореол. Всех вместе жаль, а на меня одну- пускай падут и буря, и лавина. Я дивным, пеньем не прельщу дельфина и для спасенья уст не разомкну. Зачем? Без них — не надобно меня. И проку нет в упреках и обмолвках. Жаль — челн погиб, и лишь в его обломках нерасторжимы наши имена.