I Что за погода нынче на дворе? А впрочем, нет мне до погоды дела — и в январе живу, как в сентябре, настойчиво и оголтело. Сентябрь, не отводи твое крыло, твое крыло оранжевого цвета. Отсрочь твое последнее число и подари мне промедленье это. Повремени и не клонись ко сну. Охваченный желанием даренья, как и тогда, транжирь свою казну, побалуй все растущие деревья. Что делалось! Как напряглась трава, чтоб зеленеть с такою полнотою, и дерево, как медная труба, сияло и играло над землею. На палисадники, набитые битком, все тратилась и тратилась природа, и георгин показывал бутон, и замирал, и ожидал прироста. Испуганных художников толпа на цвет земли смотрела воровато, толпилась, вытирала пот со лба, кричала, что она не виновата: она не затевала кутерьму, и эти краски красные пролиты не ей — и в доказательство тому казала свои бедные палитры. Нет, вы не виноваты. Все равно обречены менять окраску ветви. Но все это, что желто и красно, что зелено, — пусть здравствует вовеки. Как пачкались, как били по глазам, как нарушались прежние расцветки. И в этом упоении базар все понижал на яблоки расценки. II И мы увиделись. Ты вышел из дверей. Все кончилось. Все начиналось снова. До этого не начислялось дней, как накануне рождества Христова. И мы увиделись. И в двери мы вошли. И дома не было за этими дверями. Мы встретились, как старые вожди, с закинутыми головами — от гордости, от знанья, что к чему, от недоверия и напряженья. По твоему челу, по моему челу мелькнуло это темное движенье. Мы встретились, как дети поутру, с закинутыми головами — от нежности, готовности к добру и робости перед словами. Сентябрь, сентябрь, во всем твоя вина, ты действовал так слепо и неверно. Свобода равнодушья, ты одна будь проклята и будь благословенна. Счастливы подзащитные твои — в пределах крепости, поставленной тобою, неуязвимые для боли и любви, как мстительно они следят за мною. И мы увиделись. Справлял свои пиры сентябрь, не проявляя недоверья. Но, оценив значительность игры, отпрянули все люди и деревья. III Прозрели мои руки. А глаза — как руки, стали действенны и жадны. Обильные возникли голоса в моей гортани, высохшей от жажды по новым звукам. Эту суть свою впервые я осознаю на воле. Вот так стоишь ты. Так и я стою — звучащая, открытая для боли. Сентябрь добавил нашим волосам оранжевый оттенок увяданья. Он жить учил нас, как живет он сам, — напрягшись для последнего свиданья… IV Темнеет наше отдаленье, нарушенное, позади. Как щедро это одаренье меня тобой! Но погоди — любимых так не привечают. О нежности перерасход! Он все пределы превышает. К чему он дальше приведет? Так жемчугами осыпают, и не спасает нас навес, так — музыкою осеняют, так — дождик падает с небес. Так ты протягиваешь руки навстречу моему лицу, и в этом — запахи и звуки, как будто вечером в лесу. Так — головой в траву ложатся, так — держат руки на груди и в небо смотрят. Так — лишаются любимого. Но погоди — сентябрь ответит за растрату и волею календаря еще изведает расплату за то, что крал у октября. И мы причастны к этой краже. Сентябрь, все кончено? Листы уж падают? Но мы-то — краше, но мы надежнее, чем ты. Да, мы немалый шанс имеем не проиграть. И говорю: — Любимый, будь высокомерен и холоден к календарю. Наш праздник им не обозначен. Вне расписания его мы вместе празднуем и плачем на гребне пира своего. Все им предписанные будни как воскресения летят, и музыка играет в бубны, и карты бубнами лежат. Зато как Новый год был жалок. Разлука, будни и беда плясали там. Был воздух жарок, а лед был груб. Но и тогда там елки не было. Там было иное дерево. Оно — сияло и звалось рябина, как в сентябре и быть должно. V Сентябрь-чудак и выживать мастак. Быть может, он не разминется с нами, пока не будет так, не будет так, что мы его покинем сами. И станет он покинутый тобой, и осень обнажит свои прорехи, и мальчики и девочки гурьбой появятся, чтоб собирать орехи. Вот щелкают и потрошат кусты, репейники приклеивают к платью и говорят: — А что же плачешь ты? — Что плачу я? Что плачу? Наладится такая тишина, как под водой, как под морской водою. И надо жить. У жизни есть одна привычка — жить, что б ни было с тобою. Изображать счастливую чету, и отдышаться в этой жизни мирной, и преступить заветную черту — блаженной тупости. Но ты, мой милый, ты на себя не принимай труда печалиться. Среди зимы и лета, в другие месяцы — нам никогда не испытать оранжевого цвета. Отпразднуем последнюю беду. Рябиновые доломаем ветки. Клянусь тебе двенадцать раз в году: я в сентябре. И буду там вовеки.