Мне — пляшущей под мцхетскою луной, мне — плачущей любою мышцей в теле, мне — ставшей тенью, слабою длиной, не умещенной в храм Свети-Цховели, мне — обнаженной ниткой, серебра продернутой в твою иглу, Тбилиси, мне — жившей под звездою, до утра, озябшей до крови в твоей теплице, мне — не умевшей засыпать в ночах, безумьем растлевающей знакомых, имеющей зрачок коня в очах, отпрянувшей от снов, как от загонов, мне — в час зари поющей на мосту: «Прости нам, утро, прегрешенья наши. Обугленных желудков нищету позолоти своим подарком, хаши», мне — скачущей наискосок и вспять в бессоннице, в ее дурной потехе, — о господи, как мне хотелось спать в глубокой, словно колыбель, постели. Спать — засыпая. Просыпаясь — спать. Спать — медленно, как пригублять напиток. О, спать и сон посасывать, как сласть, пролив слюною сладости избыток. Проснуться поздно, глаз не открывать, чтоб дальше искушать себя секретом погоды, осеняющей кровать пока еще не принятым приветом. Мозг слеп, словно остывшая звезда. Пульс тих, как сок в непробужденном древе. И — снова спать! Спать долго. Спать всегда. Спать замкнуто, как в материнском чреве.