I …И непорочного Иова струпьями лютой проказы Бог поразил от подошвы ноги и по самое темя. Иов сидел далеко за оградой селенья на пепле. Острую взял он себе черепицу скоблить свои раны. Молвит жена ему: «Все еще тверд ты в своем благочестье? Встань и Творца похули, чтоб тебе умереть». Но смиренно Иов жене отвечает: «Я доброе принял от Бога, Должно и злое принять: да исполнится воля Господня!» Мудрый Софар, Елифаз из Темани, Валдат из Савхеи Вместе сошлись, чтобы сетовать с ним, утешая страдальца. Очи подняв, издали не узнали несчастного друга. Жалобный голос возвысили, ризы свои разодрали, Стали рыдать, неутешные, пыль над главами бросая. С Иовом рядом семь дней и ночей просидели в молчанье: Слова никто не сказал, оттого что страдание было Слишком велико. И первый открыл он уста и промолвил: II Иов Да будет проклятым навек Тот день, как я рожден для смерти и печали, Да будет проклятой и ночь, когда сказали: «Зачался человек». Теперь я плачу и тоскую: Зачем сосал я грудь родную, Зачем не умер я: лежал бы в тишине, Дремал — и было бы спокойно мне. И почивал бы я с великими царями, С могучими владыками земли, — Победоносными вождями, Что войны некогда вели, Копили золото и строили чертоги… Я был бы там, где нет тревоги, Где больше нет вражды земной, Где равен малому великий, Вкушают узники покой, И раб свободен от владыки… На что мне жизнь, на что мне свет? Как знойным полднем изнуренный, Тоскуя, тени ждет работник утомленный, Я смерти жду, — а смерти нет. О, если б на меня простер Ты, Боже, руку И больше страхом не томил, — Чтоб кончить сразу жизнь и муку, Одним ударом поразил. Елифаз Ужель ты праведней Отца вселенной, Ужель на суд Его зовешь? Зачем же с речью дерзновенной Ты против Бога восстаешь? Безумец тот, кто не склоняет Во прах главы перед Творцом. Когда и небеса нечисты пред лицом Всевышнего, когда не доверяет Он даже ангелам Своим, — То как же чистым быть пред Ним Тому, кто рвется на свободу, В темницу плоти заключен, Тому, кто женщиной рожден И беззаконье пьет, как воду? Иов О да, над бездной Бог грядет, Столпы земли передвигает, Печать на звезды налагает, Прикажет, — солнце не взойдет. Он пронесется, — не замечу, Захочет взять, — кто запретит? Он спросит, — как Ему отвечу, Накажет, — кто меня простит? Пред взором мудрости Господней Открыты тайны преисподней, И херувимы, падши ниц, Не открывая в страхе лиц, Трепещут у Его подножья, И полон мир Его чудес, И все величие небес — От дуновенья Духа Божья. Жив мой Создатель, жив Господь, Мой Бог, суда меня лишивший, Мне душу скорбью омрачивший: Его нельзя мне побороть. Но пусть страдаю, неутешный, — Я вашей лжи не потерплю, И правоты моей безгрешной, Пока я жив, не уступлю. Голодных я кормил, я утолял печали, Я утешал больных, для сирот был отец, И чресла бедняков меня благословляли, Согретые руном моих овец. За щедрость в дни былые славил По всей земле меня народ. В тени вечерней у ворот Мое седалище я ставил. И юноши ко мне, и старцы, приходя, В благоговении молчали, И слов моих смиренно ждали, Как благодатного дождя. За что же ныне я в позоре, Людьми отвергнутый, живу, Не знаю, где в слезах и горе Склонить бездомную главу. В пыли, со струпьями на почернелой коже, Сижу и думаю: меня утешит ложе. Но Бог виденьями пугает и во сне. И ночью холодно в разодранных одеждах, Во мне страдает дух, и плоть болит во мне, Тень смерти — на усталых веждах. И все-таки я прав, я чист перед Тобой, Не ведаю, Господь, за что терплю мученье. Земля, ты кровь мою невинную не скрой, — Да вопиет она о мщенье! Вилдат Скажи, ты видел ли, чтоб Бог вознаграждал Людей жестоких и лукавых, Чтоб Он поддерживал неправых И непорочных отвергал? О нет, — в шатре у беззаконных Померкнет радостный очаг, Он восстановит угнетенных, И будет к праведному благ, И суд рабам своим дарует. Но кары Божьей не минует Творящий темные дела: Когда в броне он бесполезной Уйдет от палицы железной, Настигнет медная стрела: За грех твой скорбь вошла в обитель И за вину твоих детей Рукою любящей Своей Тебя карает Вседержитель. Терпи, смиряйся и молчи. Иов Все утешения напрасны, О бесполезные врачи! Шатры злодеев — безопасны, Дома грабителей полны Благословенной тишины. Я знаю: правды нет, и все ж о ней тоскую, Без правды жить я не хочу, Лишь только вспомню — негодую И содрогаюсь и ропщу. Не буду я молчать, не буду покоряться, Невинен я, — и пусть меня накажет Бог. О, если б с Ним я только мог, Как равный с равным состязаться! Но нет возмездья, нет суда. Ужель Он праведных не любит, И злых, и добрых вместе губит? Зачем, о Господи, не ведает труда И богатеет нечестивый? Зачем обильный плод ему приносят нивы, И множатся в полях его стада? Зачем преступные живут среди веселий, Пируют, смерти не боясь? Их дети прыгают, смеясь, Под звук тимпана и свирели. Господь забыл Своих рабов, Он не поможет угнетенным, Он не утешит бедняков, — Он землю отдал беззаконным. И отторгают от сосцов Младенцев плачущих, живут под кровом неба Нагие без одежд, голодные без хлеба. Меж тем, как должен быть злодей Соломинкой, Господь, в живой руке Твоей, Былинкой, ветром уносимой, — Он жизнь кончает, невредимый. «Его потомству Бог возмездье бережет», — Так кто-нибудь из вас мне скажет. Но пусть и сам злодей от мести Божьей пьет, Пускай Господь самих грабителей накажет, А до детей и до грядущих бед Им после смерти — дела нет. Скопилось в мире слишком много Неотомщаемых обид, — И это видят очи Бога, Он это терпит и молчит! Софар Не говори, что Бог несправедлив, Но люди Вечного постигнуть не умеют. Лишь сердцем мудрые, гордыню укротив, Пред Ним благоговеют, — Затем, что свят Его закон, И в сонме ангелов небесных Он страшным для очей телесных Великолепьем окружен. И если б отнял Он на миг Свое дыханье, И сердце обратил к Себе Господь, — Погиб бы человек и всякое созданье, И возвратилась бы во прах живая плоть. Ты сам избрал свою дорогу: На бремя жизни не ропщи. Будь добрым для себя, не угождая Богу, И за добро свое награды не ищи. Мы по земле пройдем, как тени, Учись у древних мудрецов, Учись у прошлых поколений, У наших дедов и отцов. А мы — вчерашние и ничего не знаем, Во всем ничтожные — во благе и во зле, Мы, не достигнув на земле Ни мудрости, ни счастья, — умираем. Иов О, если б мог судьбой я поменяться с вами, Не так же ли, как вы, главой бы я кивал, Старался бы помочь в страданиях словами, Движеньем губ вас утешал. Но тот, чье сердце в счастье дремлет, Понять чужую скорбь не может никогда. Кричу: обида! Бог не внемлет, Я вопию, — и нет суда. И что мы — для Него? Зачем подстерегает, Зачем испытывает нас Он каждый день и каждый час, И мстит, и горечью нам душу пресыщает? Не Ты ль образовал, скрепил костями плоть, И жизнь не Сам ли Ты вдохнул в меня, Господь, Не Ты ли надо мной трудился, как ваятель? За что невинного губить? Ужели хочешь истребить Ты дело рук Твоих, Создатель? И в нескончаемой борьбе Зачем меня врагом поставил Ты Себе? Кого преследуешь? Как ураган — пылинку, Меня похитит смерть. Я слаб и одинок. Не гонишь ли, Господь, Ты сорванный листок, Не сокрушаешь ли увядшую былинку? Кто знает, доживу ль до завтрашнего дня. Вот скоро я умру, — поищешь, — нет меня. Уйду — и не вернусь — в страну могильной сени, В страну безмолвия и ужаса, и тени. Когда могучий ствол повалит дровосек, Еще надежда есть, что вновь зазеленеет Полузасохший пень и даст живой побег, Как только брызнет дождь и сыростью повеет; А если человек с лица земли исчез, — Он не вернется вновь, из гроба не воспрянет, Во прахе ляжет и не встанет Он до скончания небес. О, если у Тебя могущество и благость, Господь, что значит грех людей, Зачем бы не простить и осуждений тягость Не снять с души моей? Ответь же, выслушай, Владыка, оправданье, Иль лучше, — нет, оставь, оставь меня, забудь, Чтоб мне опомниться, перевести дыханье, Не мучай, отступи и дай мне отдохнуть! III Смертному Бог отвечал несказанным глаголом из бури. Иов лежал пред лицом Иеговы в прахе и пепле: «Вот я ничтожен, о Господи! Мне ли с Тобою бороться? Руку мою на уста полагаю, умолкнув навеки». Но против воли, меж тем как лежал он во прахе и пепле — Ненасыщенное правдою сердце его возмущалось. Бог возвратил ему прежнее счастье, богатство умножил. Новые дети на празднике светлом опять пировали. Овцы, быки и верблюды в долинах паслись безмятежных. Умер он в старости, долгими днями вполне насыщенный, И до колена четвертого внуков и правнуков видел. Только в морщинах лица его вечная дума таилась, Только и в радости взор омрачен был неведомой скорбью: Тщетно за всех угнетенных алкала душа его правды, — Правды Господь никому никогда на земле не откроет.